Аня подошла к нему, остановилась рядом с его стулом.
— И я тоже скучала, Гоги. По нашим разговорам, по твоим рисункам, по тому, как ты смотрел на мир. Думала о тебе каждый вечер, наблюдая звезды.
Внезапно она звонко рассмеялась — тем самым смехом, который он помнил с прогулок.
— Знаешь, что самое смешное? Я изучаю переменные звезды — те, что меняют яркость со временем. А ты оказался переменной звездой в человеческом облике. Сначала светил ярко и чисто, потом потускнел, а теперь снова засиял.
Гоги встал, оказался совсем рядом с ней.
— И что это значит для нас?
Вместо ответа Аня шагнула к нему и обняла — просто, нежно, без слов. Гоги почувствовал, как что-то внутри него наконец встало на свое место. Месяцы напряжения, сомнений, душевной пустоты растаяли в этом объятии.
— Это значит, что звезды иногда возвращаются домой, — прошептала она ему на ухо.
Они стояли обнявшись посреди маленькой комнаты на краю света, а за окном медленно опускались северные сумерки. Где-то вдали выл ветер, скрипели сосны под снегом, но здесь, в тепле дома, царил покой.
— Останешься на ужин? — спросила Аня, не выпуская его из объятий.
— А на завтрак?
— И на завтрак. И на все остальные приемы пищи, если захочешь.
— А твоя работа? Наблюдения?
— Работа никуда не денется, — она отстранилась, посмотрела ему в глаза. — А вот возможность быть счастливой может не повториться.
Гоги мягко коснулся ее лица ладонью.
— Значит, не будем ее упускать.
За окном зажглись первые звезды. Аня включила маячный фонарь — яркий луч прорезал наступающую темноту, указывая дорогу кораблям в бескрайних водах Ладоги.
— Красиво, — сказал Гоги, глядя на световой столб.
— Это моя работа — быть маяком для тех, кто потерялся в темноте, — ответила Аня. — А теперь, кажется, я сама нашла свой маяк.
Они снова обнялись, и весь мир сузился до этой маленькой комнаты, этого момента, этого чувства наконец обретенного дома. Впереди было множество вопросов — что делать дальше, где жить, как строить общее будущее. Но все это могло подождать до завтра.
Сегодня было достаточно того, что они снова вместе. И того, что над их головами светили звезды — те самые переменные звезды в созвездии Лиры, которые Аня изучала каждую ясную ночь, и которые теперь стали свидетелями их нового начала.
Глава 15
ЭПИЛОГ
Крид стоял у панорамного окна своего кабинета на тридцатом этаже, наблюдая, как Москва медленно погружается в зимние сумерки. В руках он держал заявление об отставке — короткое, сухое, но красноречивое в своей простоте. За спиной раздался стук каблуков по мраморному полу.
— Товарищ Крид, — голос Карима звучал с едва заметным восхищением, — получили мой доклад?
— Получил, — не оборачиваясь ответил Крид. — Весьма подробный анализ психологического состояния бывшего министра.
Карим подошел ближе, остановился рядом с куратором. Его серые глаза изучали профиль Крида, пытаясь понять настроение начальника.
— Должен признать, Виктор, я недооценил художника, — сказал эстонец, поправляя пенсе. — Думал, что он окончательно сломлен системой. А он взял и просто ушел.
— Просто ушел, — повторил Крид, наконец поворачиваясь к подчиненному. — Как вы это расцениваете, Карим?
— Как проявление внутренней силы, — без колебаний ответил Бесфамильный. — Не каждый способен отказаться от власти, денег, статуса ради… чего? Ради права остаться собой?
Крид прошелся по кабинету, постукивая тростью по полу. Его лицо было непроницаемым, но в глазах за темными стеклами авиаторов читалось что-то похожее на удовлетворение.
— Интересная точка зрения, — заметил он. — А я вижу в этом поступке нечто иное.
— Что именно?
— Логическое завершение эксперимента, — Крид остановился у стены, увешанной портретами выдающихся деятелей искусства прошлого. — Мы взяли художника и попытались сделать из него администратора. Получили предсказуемый результат.
Карим нахмурился.
— Предсказуемый? Но ведь многие ломаются под давлением системы. Приспосабливаются, теряют себя, становятся винтиками механизма.
— Многие, но не все, — Крид провел пальцем по раме портрета Пушкина. — Есть люди, которых невозможно сломать до конца. Они могут согнуться, деформироваться, потерять форму, но сохранят внутренний стержень.