В. Каверин
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИИ В ВОСЬМИ ТОМАХ
Том второй
ХУДОЖНИК НЕ ИЗВЕСТЕН
•
ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ
•
НОЧНОЙ СТОРОЖ,
или
Семь занимательных историй, рассказанных в городе Немухине в тысяча девятьсот неизвестном году
ХУДОЖНИК НЕИЗВЕСТЕН
роман
Посвящается
Лидии Тыняновой
И они подивились уму и безумию этого человека.
Встреча первая.
«За кого ты голосуешь, учитель!»
1
Вор, гулявший по Гостиному двору, остановился у окна ювелирного магазина, наблюдая за курчавым томным купцом, который стоял за прилавком, как кукла в паноптикуме, — самодовольный, бледный, с золотым медальоном в руке, далеко высунувшейся из тугой манжеты: «Я бы хотел его убить, а лавку ограбить».
Шли, подталкивая друг друга, полотеры и несли ведра на швабрах, — это были запачканные охрой знамена их ремесла.
Девицы соскочили с трамвая, хохоча, переглянувшись с матросом, прыгнувшим вслед за ними в толпу.
Узкоплечий, прямой человек в высокой шляпе проехал на извозчике, лицемерно улыбаясь, держа на коленях портфель.
Проститутка бережно вела пьяного за угол, где нищие стояли на блестящих, грязных камнях.
Архимедов остановился и стукнул палкой о камень.
— За вора, за девиц, за неблагодарный труд полотеров, за этого лицемера, который проехал, держа на коленях портфель, за девку отвечаешь ты, — строго сказал он.
Архимедов выглядел очень странным в своем длинном пальто, в кепочке, в очках, на которых блестели дождевые капли.
— Ты думаешь, стало быть, что я ведаю административным отделом Губисполкома?
Силуэт Шпекторова прошел в темном стекле магазина, перерезанный шторой, рассыпавшийся на отраженья голов и плеч, шагающих отдельно и оставивших далеко за собой то удлиняющиеся, то укорачивающиеся ноги.
— Я думаю об отставании морали от техники, — сказал Архимедов, — о том, что личное достоинство…
Смешанный звон голосов и посуды прервал его. Человек с лопаткой штукатура вышел из распахнувшейся двери. Туманный кадр пивной на мгновенье отразился в очках Архимедова, протянувшиеся к бокалам руки, нервничающий у телефона силуэт, остановленный бег полового с раскачивающимся подносом, — все черты виденья, похожего на прерванный сон. Женщина в платочке вышла вслед за штукатуром из пивной.
— Пойдем домой, Ваня.
Он откашлянулся и плюнул ей в лицо.
— О том, что личное достоинство должно быть существенным компонентом социализма, — докончил Архимедов. — Взгляни!
Он указал на витрину кино: грустное лицо Елизаветы. Бергнер смотрело из полуоткрытой дверцы автомобиля, отраженного в накатанном шинами, лоснящемся асфальте.
Огни горели.
Высокий в цилиндре и плаще уходил от нее, не оглядываясь.
— Этот автомобиль — он решает наш спор о Западе. Это по нему скучают конструктивисты, открывшие новое западничество на советском Востоке. Они не понимают, что, сделанный нашими руками, он станет живым укором за этого штукатура, который плюнул женщине в лицо.
Шпекторов, прищурясь, рассматривал марку на автомобиле Елизаветы Бергнер.
— Машина для кино, «Испана-Суиза», — сказал он. — Она бы развалилась на наших дорогах. Мы будем строить НАМИ.
(Это был Лондон. Лил дождь. Блестели макинтоши. Вторые актеры шли парами, тесно прижавшись друг к другу. Очерченный туманом нимб светился вокруг фонаря.)
— Не берусь рассудить тебя с конструктивистами. Но я согласен с ними, что Запад для нас — это ящик с инструментами, без которых нельзя построить даже дощатый сарай, не только социализм. Ты говоришь…
— Я говорю об иллюзиях, — сказал Архимедов. — Ящик с инструментами — этого мало для того, чтобы начать новую эру. В пятнадцатом веке ни одна мастерская не могла принять подмастерья раньше, чем он принесет присягу в том, что будет честно заниматься своим делом согласно уставу и целям государства. Тогдашние текстильщики публично сжигали сукна, к которым был подмешан волос. Мастера, неверно отмеривавшие вино, сбрасывались с крыш в помойные ямы. Декрет о трудовой морали — попробуй представить себе, что он будет принят на очередной сессии ЦИКа.