— Да-да! После того как папа вышел на пенсию, ему требуется гораздо больше заботы, — продолжала Норико с коварной улыбкой. — Его нужно постоянно чем-нибудь занимать, иначе он сразу начинает хандрить.
— Ну что ты в самом деле!.. — Сэцуко нервно улыбнулась, вздохнула и, отвернувшись, посмотрела в сад. — А клен, похоже, совсем оправился. Он просто прекрасен!
— Наша Сэцуко, наверно, даже представить себе не может, папа, каким ты стал теперь! — не унималась Норико. — Она помнит только те времена, когда ты, как истинный тиран, только и делал, что всем приказывал. Теперь-то ты стал куда мягче, верно?
Я засмеялся, чтобы показать Сэцуко, что мы всего лишь шутим, но моей старшей дочери от этих шуток явно стало не по себе. А Норико, вновь повернувшись к сестре, еще и прибавила:
— Но постоянное внимание папе совершенно необходимо, иначе он так и будет весь день слоняться по дому и хандрить.
— Она, как всегда, несет чепуху, — вмешался я. — Если я действительно целый день слоняюсь по дому и хандрю, то кто сделал весь этот ремонт?
— Действительно, — сказала Сэцуко и с улыбкой повернулась ко мне: — Дом выглядит просто великолепно! Тебе, папа, должно быть, пришлось немало потрудиться.
— Ничего, для самых тяжелых работ папа людей нанял, — заявила Норико. — Ты, похоже, не веришь мне, Сэцуко? Честное слово, наш папа теперь очень изменился! И его уже не нужно бояться. Он стал таким ласковым, почти ручным…
— Норико, пожалуйста…
— Папа даже еду иногда готовит! Вот уж чему ты никогда бы не поверила, да? Но это чистая правда, и с каждым разом папа готовит все лучше и лучше.
— Норико, по-моему, пора оставить эту тему, — тихо сказала Сэцуко.
— Нет, скажи, папа? Ты ведь и вправду делаешь огромные успехи.
Я улыбнулся и устало покачал головой. Именно тогда, насколько я помню, Норико сказала, повернувшись лицом к саду и прикрыв глаза от солнца:
— Что ж, папа ведь не может рассчитывать на то, что я так и буду без конца бегать сюда и готовить ему еду, когда выйду замуж. У меня и так забот будет хватать.
После этих ее слов Сэцуко, до сих пор задумчиво смотревшая в сад, повернулась, бросила на меня вопросительный взгляд и тут же снова отвела глаза, чтобы успеть улыбнуться Норико. Однако я почувствовал, что ей еще больше стало не по себе, и она, по-моему, даже обрадовалась, когда ее сынишка, стремительно пробегавший мимо нас по веранде, дал ей возможность сменить тему разговора.
— Итиро, успокойся, пожалуйста! — крикнула она мальчику вслед.
После жизни в современной квартире своих родителей Итиро пребывал в полном восторге от нашего старого просторного дома. Во всяком случае, он отнюдь не разделял нашего пристрастия к сидению на веранде; куда больше ему нравилось стремглав пролетать мимо нас, оскальзываясь порой на натертом полу, как на льду. Несколько раз он с разгону так здорово проехался по гладким доскам, что лишь чудом умудрился не перевернуть чайный столик, однако просьбы матери посидеть спокойно пока что особого успеха не имели. Вот и на этот раз, когда Сэцуко предложила ему немного посидеть с нами, он насупился и остался стоять в углу.
— Иди сюда, Итиро, — позвал я внука. — Мне уже до смерти надоело беседовать с одними только женщинами. Иди и садись со мною рядом. Нам надо поговорить о чисто мужских вещах.
И он, конечно, тут же подошел. Принес футон, положил его рядом со мной и уселся с самым достойным видом, положив руки на бедра и расправив плечи.
— Слушай, дед, — он сурово посмотрел на меня, — у меня к тебе вопрос.
— Да, Итиро, в чем дело?
— Я хочу спросить о том чудовище.
— О каком чудовище?
— Оно что, доисторическое?
— Доисторическое чудовище? Какие трудные слова ты уже знаешь! Должно быть, ты очень умный мальчик.
Услышав эту похвалу, Итиро, похоже, забыл о необходимости блюсти достоинство и, рухнув на спину, принялся беспечно помахивать в воздухе ногой.
— Итиро! — услышал я напряженный шепот Сэцуко. — До чего же отвратительно ты себя ведешь! Да еще в присутствии дедушки! Сядь немедленно!
Но Итиро словно не слышал ее, хотя ногой все же махать в воздухе перестал, бессильно уронив ее на пол. Затем он скрестил руки на груди, закрыл глаза и некоторое время молчал.
— Скажи, дед, — пробормотал он чуть погодя весьма сонным голосом, — это все-таки доисторическое чудовище или нет?
— Какое чудовище ты имеешь в виду, Итиро?
— Пожалуйста, прости его, папа, — поспешно сказала Сэцуко, нервно улыбаясь. — Возле железнодорожной станции вчера он увидел рекламу какого-то фильма и совершенно сбил с толку водителя такси своими бесчисленными вопросами. А сама я, к сожалению, эту рекламу разглядеть не успела.