Я сперва даже немного растерялся; меня ошеломила убежденность Синтаро в моем могуществе. Но потом я сообразил, что он в очередной раз вспомнил о том маленьком «подвиге», много лет назад совершенном мною ради его младшего брата.
Было это, должно быть, году в тридцать пятом или тридцать шестом; по просьбе Синтаро я написал самое заурядное рекомендательное письмо одному моему знакомому из Министерства иностранных дел. Вскоре я наверняка благополучно забыл бы об этом, но однажды, когда я среди дня прилег отдохнуть в своей комнате, жена вдруг сообщила, что ко мне пришли двое молодых людей и стоят на пороге.
— Пожалуйста, пригласи их в дом, — сказал я.
— Но они не хотят входить и упорно твердят, что не смеют беспокоить тебя своим присутствием в доме.
Я встал и вышел на крыльцо; там стояли Синтаро и его младший брат — тогда он был совсем еще юнцом. Увидев меня, они тут же принялись кланяться и нервно хихикать.
— Пожалуйста, проходите в дом, — пригласил их я, но они все продолжали кланяться и оставались на месте. — Синтаро, прошу тебя, поднимайся, бери футон и садись.
Нет, сэнсэй, — отвечал Синтаро, улыбаясь и кланяясь, — мы и так проявили верх неучтивости, придя сюда. Да, это настоящее нахальство, но у нас просто не было сил терпеть — так хотелось поблагодарить вас, сэнсэй!
— Да входите же! Сэцуко уже, наверное, чай нам готовит.
— Нет, сэнсэй. Мы позволили себе слишком наглый поступок. Правда, сэнсэй. — И Синтаро, повернувшись к брату, быстро шепнул: — Ну, что же ты, Ёсио!
Его братец наконец перестал кланяться и нервно на меня глянул, а потом провозгласил:
— Я до конца своей жизни буду вам благодарен, сэнсэй! Каждой клеточкой своего существа я постараюсь оправдать вашу высокую рекомендацию. Клянусь, я не посрамлю вас! Я буду трудиться изо всех сил и добьюсь похвалы своего начальства. Но как бы высоко я в будущем ни поднялся, я никогда не забуду человека, давшего мне возможность ступить на первую ступеньку и начать собственную карьеру!
— Но это, право же, такой пустяк! Вы этой работы вполне достойны.
Мои слова вызвали у обоих яростный протест, и Синтаро сказал брату:
— Довольно, Ёсио. Мы и так отняли у сэнсэя слишком много времени. Но прежде, чем мы уйдем, еще раз хорошенько посмотри на человека, который так помог тебе. Нам очень повезло, что у нас такой влиятельный и щедрый покровитель.
— Да, да, правда, — пролепетал его юный брат, не сводя с меня глаз.
— Синтаро, прошу тебя, перестань! Это, наконец, просто нелепо. Пожалуйста, пройдите в дом, и мы отметим это событие, выпьем сакэ…
— Нет, сэнсэй, нам пора и честь знать. Нужно же наконец оставить вас в покое! Мы и без того вели себя нагло, явившись сюда без приглашения и нарушив ваш полуденный отдых. Но желание поблагодарить вас было столь велико, что мы не смогли отложить его ни на минуту.
Их визит, должен признаться, оставил у меня некое приятное ощущение, что кое-чего мне удалось добиться. Это был один из тех редких моментов в нашей вечно занятой и суетной жизни, которая не дает возможности остановиться и оценить сделанное, когда перед тобой внезапно как бы высвечивается весь пройденный путь. А в данном случае я действительно, почти не задумываясь, помог неизвестному молодому человеку подняться на первую ступень отличной карьеры. Еще несколько лет назад это было бы невообразимым, а теперь, оказывается, я достиг, сам того не заметив, столь высокого положения в обществе, что без малейших усилий оказываю подобные услуги.
И все-таки вчера в заведении госпожи Каваками я сказал Синтаро:
— С тех пор слишком многое изменилось. Я теперь на пенсии, какие уж у меня связи!
С другой стороны, я понимал, что Синтаро, возможно, не так уж и заблуждается на мой счет. Реши я это проверить — и, возможно, мне снова пришлось бы удивляться широте собственного влияния. Как я уже говорил, я никогда не представлял себе четко своего положения в обществе.
Если даже Синтаро и проявляет иной раз некоторую наивность в определенных вопросах, в этом нет, во всяком случае, ничего недостойного; сейчас так редко можно найти человека, не отравленного цинизмом и горечью. Нечто обнадеживающее есть все-таки в том, что, заглянув к госпоже Каваками, можно увидеть там Синтаро, сидящего у стойки и рассеянно крутящего в руках шапку — в точности, как и в любой из вечеров за последние семнадцать лет. И кажется, что для Синтаро ничто вокруг не изменилось за эти годы. Он все так же вежливо здоровается со мной, словно и до сих пор является моим учеником, и весь вечер, как бы сильно он ни напился, держится в высшей степени учтиво и называет меня исключительно «сэнсэй». Иногда он с жаром неофита даже принимается задавать мне вопросы относительно, скажем, техники или стиля того или иного художника, но истина, увы, заключается в том, что Синтаро давно уже не имеет никакого отношения к настоящему искусству. Несколько лет назад он вплотную занялся иллюстрированием книг, а теперь, насколько я знаю, рисует эскизы пожарных машин. Он целыми днями неустанно трудится в своей мансарде, делая один набросок за другим, но по вечерам, наверное, да еще после нескольких рюмок ему приятно думать, что он — все тот же юный художник-идеалист, который когда-то был самым первым моим учеником.