— Ли?..
Я откликнулась, молчать было уже подозрительно:
— Да ерунда. Так…
— А я весь день только и могу думать о Камминге, Кокс и всей их шаре… — Энтони передёрнулся, его вытянутое лицо вдруг помрачнело. — Собакам собачья смерть, конечно, но блин, не до такой же степени.
— О чём ты? — я подняла на него глаза, и он посмотрел на меня как на дурочку.
— Точно головой стукнулась… — протянул и достал телефон, быстро перебирая по экрану пальцами. — Уже забыла? Быстро ты.
Я взяла смартфон и прочла заголовок в Телеграмм-чате:
РЕЗНЯ В ВУДСБОРОКТО СЛЕДУЮЩИЙ?
Утром 2 октября в доме Кейси Кокс были найдены убитыми пятеро подростков-одноклассников, учащихся Старшей школы Вудсборо. Согласно последним данным и свидетельским показаниям, все четверо подростков были зарезаны и спрятаны в сарае с инструментами семьи Кокс. Саму Кейси нашли и опознали её родители, Карл и Рейчел Кокс, вернувшиеся из командировки. Школьница была жестоко выпотрошена и повешена на дерево на подъездной дорожке к дому. По предварительным данным, опрошенные соседи не слышали никаких подозрительных звуков и не подозревали, что в доме на их улице совершается убийство. Полиция начала расследование по делу…
Я отвела взгляд и вскинула брови:
— Это что, убийство?
— Нет! В подсобке Коксов нашли два мешка контрабандных конфет с кокаином! — зашипел парень. — Ли, ну не тупи, только не сейчас! Всю компашку прирезали, как свиней. Дэрил написал, вся кухня и внутренний дворик были в крови. А парни не досчитались языков…
Меня передёрнуло. Тревога холодной рукой стиснула сердце. Я посмотрела на серое небо и нахмурилась, словно пытаясь отстраниться от нехорошей новости.
— Вот уж некстати я сюда попала, — пробормотала так тихо, что Энтони вопросительно промычал. — Нет-нет, я сама с собой.
— Ты с этим завязывай, — усмехнулся он и покачал головой. — Слушай. Хочешь ко мне? Дома только братец, но он на обед приезжает, а потом валит снова в участок допоздна… посидим, пожуём чего-нибудь. Включим фильм. Да просто отдохнём от всей этой белиберды. Тебе тоже несладко пришлось.
Я насторожилась. Несладко в каком смысле? Конечно, если он про моё реальное положение дел — о да, мне совсем несладко погибнуть в одной жизни и вдруг оказаться здесь, не зная ни общей картины, ни деталей. Открыла рот чтобы ответить — и…
— Лучше домой, — губы словно сами выдавили. Я должна во всём разобраться, должна хотя бы свыкнуться с мыслью. — Проводи меня, пожалуйста.
Остаток пути мы молчали, погружённые каждый в свои мысли. Энтони усиленно с кем-то переписывался, я разглядывала Вудсборо. Такой удивительно… типичный небольшой американский городок. Место тихого ужаса. Здесь часом нет своей улицы Вязов? Антураж и небольшие атмосферные магазинчики наталкивают на мысль. Дома располагаются после них в жилом квартале, сначала — на небольшом расстоянии друг от друга, затем — всё дальше и дальше…
Пока мы с Энтони добрели до двухэтажного дома, который у меня в той, моей, жизни считался бы очень даже зажиточным, а в этой наверняка был чем-то разумеющимся, ноги устали. Я всё-таки подвихнула лодыжку, падая с той стремянки. Потирая и ссадину на колене, сказала:
— Ладно, спасибо. Пойду.
— Ты точно в порядке? — с подозрением вскинул бровь Энтони и вдруг положил руку мне на плечо. Большой палец мягко погладил кожу, задевая над воротником куртки, и я поневоле вздрогнула и отстранилась. — Ты всегда можешь мне всё рассказать.
Его голос прозвучал даже разочарованно. Я покачала головой.
— Да. Конечно. Просто сейчас неважно себя чувствую… ладно.
Пробормотав на прощание «пока», едва не бегом устремилась к белой опрятной калитке, затем по дорожке. Путь был знакомым… и незнакомым одновременно. Возникало странное чувство дежавю. Я знала точно, что моя комната находится на втором этаже, но не имела ни малейшего понятия, как она выглядит. Странно, откуда мне это знать?..
Я сунула руку в карман джинсовки и безошибочно нашла ключи. Оторопела, перебирая несколько брелоков в пальцах, и замерла у коричневой двери, с шумом выдыхая. Это тело наверняка помнит что-то. Простые механические действия. Элементарную информацию последнего дня. Так получается, я вытряхнула кого-то другого из собственного тела?
Об этом лучше не думать. Чтобы не маячить на улице, я посмотрела на медленно гаснущий закат, который уже начал разливаться персиковым и алым в центре, и провернула ключ в замочной скважине. Толкнула дверь. Вошла…
И сразу моих ушей коснулся громкий, знакомый до одури голос матери:
— Явилась, наконец-то.
Не успела понять, кто я и где нахожусь, а уже наказана. Вот это понимаю, жизнь на высоких скоростях!
Я смотрела в лицо собственной матери и не понимала, как могло случиться так, что после смерти я с нею не рассталась, а столкнулась здесь, в другом месте и, возможно, в другом времени, с точной её копией. Только, кажется, несколько параноидальной…
Она стояла на первой ступеньке лестницы, глядя на меня драматически сверху вниз. Лицо прикрыто тенями, юбка воланом идёт выше щиколоток, но я узнаю эти черты из миллиарда на планете — и покрываюсь холодом, когда слуха касается до боли отстранённый голос. Я его уже слышала и уже пережила, тогда, четыре года назад — но никак не ожидала, что та мама вернётся в мою жизнь.
— Ты опоздала.
Узнаю этот тон. Мне от него дурно. Кажется, снова попала в один из кошмаров, но только этот — наяву. Меня передёргивает, и приходится тихо выдавить:
— Больше не буду.
Она смотрит с презрительным выражением лица как на моль, муху, ничтожество, пыль — и сложенные в замок руки знаменуют жест «я так недовольна тобой». От него одного у меня холодеет спина. Я начинаю думать, в чём провинилась и где сделала что-то не так. Чувствую, что мама обиделась, и не могу успокоиться, не могу думать о другом. Это неправильно? Разумеется. Я могу на это повлиять? Никак…
— И это всё? — голос звучит эхом былого гнева, сейчас в нём только разочарование, и я начинаю всерьёз волноваться, забывая, что это, наверно, и не моя мама. Не моя. Надо убедить себя в этом. — Хелен должна была поехать с тобой в церковь на хоровое пение, но ты опоздала, и теперь я повезу её на машине.
Говорилось с укором и в упрёк. Я машинально подметила близкое и созвучное имя, понимая дрогнувшим сердцем, что это моя двенадцатилетняя Лена.
— Из-за твоей безответственности всё так и происходит.
Ключи брякнули в руке матери, и я подняла взгляд и сообразила, что, кажется, сейчас произойдёт, но как и тогда, четыре года назад, когда отец попал в больницу, а мать сорвалась с цепи, возразить ей не могла, полностью чувствуя и принимая свою вину. Рукам стало холодно.
Последняя ступенька тихо скрипнула под её ногами. Спокойно и очень достойно, совершенно игнорируя меня, мама снимает с крючка пальто и неторопливо одевается, крикнув вглубь дома:
— Хелен! Сколько раз тебе ещё повторять, я выхожу через две минуты. Ты к тому времени уже должна была одеться.
— Сейчас!
От короткого окрика сестры на душе растаяло. Я уставилась в коридор за спину матери и увидела, как торопится малышка Лена. В одной руке у неё внушительного вида рюкзак, в другой — пластиковый чехол для одежды. Она отдувается, недовольно косится на маму, но когда встаёт напротив меня, синие глаза мечут молнии.
— Ты, — говорит и тычет в меня пальцем, — ты опоздала!
— Я случайно, малышка, — получается в ответ только мямлить. Я растеряна. Ожидала, что больше никогда их не увижу. Что навсегда потеряла… А вот они, со мной, здесь. Мама поджала губы:
— Не опаздывай ещё больше. У тебя занятия, забыла? Садись в машину, быстро.
Сестра прошмыгнула мимо нас в дверь, на секунду впуская в тёмный коридор остатки последнего закатного света. Мама напоследок неодобрительно качает головой:
— И вид у тебя…
— Я упала со стремянки, — пришлось сознаться. Ладно хоть не ляпнула, что с высотки. Представляю себе лицо матери. Она только фыркнула: