— Довольно странно, что ты позвонил.
Не знаю, что, но что-то заставляет издать звуки в неожиданном для меня порядке:
— Кать, я сейчас еду к тебе. Ведь твое предложение в силе?
Глава 14. Кофе на окне
Лучи зимнего солнца проникают сквозь занавески и падают на мягкую белоснежную кровать. Катя 3.5 щурится. Натягивая на себя футболку, спрашивает:
— Который час?
Я лежу в кровати без трусов. После секса я сразу же заснул.
— Какая разница?
— Мне на работу надо, а тебе сходить за продуктами. У меня кроме пива больше нечего жрать.
Катя протягивает мне трусы. Они почему-то мокрые и пахнут пивом.
Бывшая лучшая подруга находит мой телефон.
— Он у тебя разряжен.
— Я его отключил. Наверное, навсегда.
Она мечется по неприбранной бедноватой комнате. Наконец находит своей телефон. Слышу мат. Опаздывает.
Быстрыми движениями натягивает джинсы, кофту, хватает сумку и мчится в коридор. Оттуда доносится:
— И купи тесты на беременность.
Захлопывающаяся дверь — и тишина.
Мы пытались зачать ребенка. И будем пытаться еще. Потому что на сессию я не еду. В Татарстане мне уже никогда не побывать.
Палата номер двести двадцать четыре. Нас только двое. Я и мой безымянный сорокалетний сосед с половиной лица. У него вмятая голова, как наполовину сдувшийся мяч. Нет левого глаза, части носа, губ. Все в страшных шрамах. Удивительно, что его мозг не тронут.
Он внимательно смотрел на меня, лежащего с книгой в руках четырнадцатилетнего подростка. Поинтересовался:
— Ты откуда?
Я научился различать невнятную речь, потому что сам из-за повреждений на лице первое время плохо говорил.
— Из Казани.
— А я из Москвы. Так значит, ты татарин?
Кажется, этот человек любитель пообщаться. Не даст спокойно почитать. Я отложил «Капитанскую дочку» Александра Сергеевича.
— Нет. С чего вы взяли?
— Ну ты же из Татарстана, значит татарин.
Мне не понравился тон его голоса, которым он проговаривал слово «татарин». Словно в нем есть что-то плохое.
— Я полностью русский. У меня нет ни одного родственника татарской национальности.
— Нет, если ты живешь в Татарии, значит ты татарин, не спорь со старшими!
Я тяжко вздохнул.
— Да чем вам татары не угодили? Ну, предположим, я он и есть. И что?
— Как что? Ненавижу татар! Из-за них Россия отстает в развитии на двести лет, из-за их чертова ордынского ига.
Какой же он дурак.
— Мне вам нечего больше сказать.
— Вот и молчи, татарское отродье. Пристрелить всех вас к чертовой матери! И ваши мечети сжечь!
Все-таки мозг у мужика пострадал конкретно. Или он всегда был таким?
— Вы еще скажите, что ненавидите немцев из-за Гитлера.
И без того безобразное лицо соседа исказилось в гневе.
— Фашист!
Я соскочил с койки и выбежал из палаты. Надо попросить заведующего, чтобы меня переселили подальше от психа. Вдруг, пока буду спать, ночью придушит.
Весь день десятого января Максим Волков позволял себе валяться в постели и медленно размышлять о людском существовании.
Я потихоньку скатывался в депрессию.
Когда с работы вернулась Екатерина Манчкина мне, сходящему с ума от одиночества, немного стало легче.
За ужином бывшая лучшая подруга смотрит на мое исхудавшее и больное тело, замечает:
— Я же тебе говорила.
— Что?
— Что тебя окружающие будут считать умершим еще при жизни.
Тыкаю вилку в салат.
— Ты не права. Есть люди, которым я небезразличен, потому что они считают меня живым.
— Да? И где они сейчас, когда тебе так хреново?
Не нахожу, чем ответить. Нелепо бормочу:
— Ну, знаешь, у Лили и Кэти сессия…
— А остальные? Влад? Настя? Андрей? Анна? Павел? Ульяна? Ты думаешь, раз мы перестали дружить, я забуду имена всех тех, кто тебя окружал? И где они? Лейсана, Аксинья, Татьяна?
Несколько глотков морковного сока. Говорю:
— Может, их и нет рядом, но в этом вина моя. Я вел себя не очень хорошо.
— И какой неизлечимо больной будет паинькой? Виноват не ты, а тот, кто не понимал твоего состояния. Вот знаешь, мне сейчас обидно за тебя. Что у тебя не друзья, а суки последние. Особенно Андрей. Я ему лично перегрызла бы глотку.
Жую салат и совсем не понимаю, каков он на вкус.
— Но поклонники моего творчества все еще не покинули меня.
— В том-то и ирония, что тебя могут покинуть только самые близкие.
Единственная лампочка, изредка моргая, освещает маленькую кухню желтым светом. Катя продолжает:
— Знаешь, для чего нужны друзья?
Она ждет ответа, а я молчу. Поэтому сама отвечает:
— Друзья нужны для того, чтобы друг друга хоронить. Поэтому я не буду против, если ты решишь прожить остаток дней у меня.
— Зачем ты это сделала?
Я ввалился в палату Кати 3.5. Она сидела, укутанная в одеяло, и смотрела в окно.
— И как ты думаешь, зачем?
— Покажи руки!
Я схватил ее предплечья. На правом предплечье длинная белая полоска — когда-то она порезала вену осколком бутылки. Больше шрамов нет.
— Так значит, таблетки?
— Да.
Два дня назад Катя снова попыталась умереть. Она утерла появившиеся слезы.
— Еще раз совершу это, и меня поставят на учет к психиатру. И знаю, что сделаю это снова.
Я присел рядом и обнял ее.
— Давай договоримся?
— А?
Ее большие серые глаза впились в меня.
— Если один из нас умрет, то второй умрет тоже. Ты уйдешь — и я уйду. И наоборот. Мы же самые-самые лучшие друзья.
Уголки ее губ потянулись вверх.
— Договорились.
«Ты где?
Я решила, что не в состоянии заменить Павла. И работать над «Фоскроком» смогу только по вечерам. Моя начальница уходит на пенсию и передает бразды правления мне, поэтому буду занята вдвое больше. Извини за неудобства.
У нас завтра зачет по истории зарубежной журналистики, приезжай уже или включи телефон».
Единственное письмо, которое мне пришло по почте, — от Кэти Фокс.
Пятнадцатое января. Утыкаюсь лицом в подушку, одним глазом поглядывая в телевизор.
По-прежнему не включаю телефон и не захожу в социальные сети. Единственный способ связаться со мной — написать мне на электронную почту. Только ее я проверяю чуть ли не ежечасно.
Интересно, что Фокс, Лис, Лили Енот и Кейт Остин думают обо мне сейчас? Думают ли вообще?
Я ведь им не чужой?
Идет первый час ночи. Мы, развалившись в кровати после соития, в темноте смотрим какой-то фильм ужасов.
Громкий стук в дверь. Катя вскрикивает.
— Это в фильме или на самом деле кто стучится?
С трудом поднимаюсь с постели и иду к двери.
— Наверное, твой сосед выпил и хочет потрахушек.
— Ну уж нет. Он что, меня за шлюху держит?
И Катя 3.5 сердито топает за мной к двери.
В глазок ничего не видно. Так как жить очень хочется, Катя спрашивает того, кто за дверью:
— Какой черт принесся в поздний час?
В ответ из подъезда тишина. Катя решает отпереть дверь.
Не знаю, правильно ли она поступает. Гостей совсем не хочется.
Дверь отпирается. Лампочка в подъезде не горит второй день. Надо заменить.
Выглядываю. Тьма.
Катя светит телефоном.
Холод.
Никого.
Закрываем дверь.
Катя 3.5 живет в небезопасном районе, где то и дело происходят какие-то разборки посреди дня. Днем опасно высовываться, а уж ночью и подавно.