Корсак сделал блестящую карьеру во время уже помянутой мной Семидневной войны, когда командовал эскадрой, которая жестоко подавила бунт на нескольких кораблях флота. С тех пор он считался чуть ли не национальным героем, но я не сомневался, что врагов у него было по крайней мере не меньше, чем родственников у погибших моряков. И еще в одном не сомневался: несмотря на то что лицо мертвеца в реке было раздуто, искажено и частично обезображено, я знал, где находится голова похищенного контр-адмирала. Насчет всего остального утверждать не взялся бы; я мог поручиться только за голову.
Вскоре я почувствовал себя хреновым актером на съемках третьеразрядного боевика, правда, никто не спрашивал моего согласия сниматься, а кроме того, меня забыли ознакомить со сценарием. Я сделался объектом преследования, и это уже была не паранойя. Здоровенная черная «тойота секвойя» пристроилась метрах в ста позади и в течение нескольких изматывающих часов сохраняла дистанцию, невзирая на мои жалкие попытки оторваться или, наоборот, пропустить ее вперед. Понятное дело, догнать меня труда не составляло. Но когда я притормаживал, водитель «секвойи» притормаживал тоже. В зеркале заднего вида я видел только его пальцы-сосиски, лежавшие на рулевом колесе. И ни малейшего намека на лицо – прямо какой-то анатомический театр.
Все это было игрой на моих изношенных нервах, которая не могла продолжаться долго. Я почти дозрел до того, чтобы сдать назад и проверить на прочность бампер «тойоты» (идея явно упадочная, учитывая соотношение размеров и лошадиных сил), когда «секвойя» внезапно развернулась через осевую и скрылась из виду.
Я ни хрена не понимал. В глотке у меня было сухо, как в Атакаме. Если бы дело происходило лет на сто раньше, я мог бы стать клиентом господина Кафки, а так приходилось рассчитывать только на собственное чувство художественного слова.
В общем, для полного соответствия заезженным клише теперь не хватало лишь появления длинноногой красотки, которая потом отдастся мне прямо на капоте «патрола», вот только я, толстоватый лысеющий литератор, не вписывался ни в один жанр, кроме мемуаров, ну и, пожалуй, эпитафии, но с последней я предпочел бы повременить.
Вместо красотки судьба свела меня с мальчиком. Не подумайте ничего предосудительного. Понимаю, что безнадежно отстал, но я все еще по старинке предпочитаю женщин. Кроме того, я стремился избежать любых контактов. Однако что прикажете делать, когда вы стоите на светофоре, а к вам подходит невесть откуда взявшийся пацан лет двенадцати в темных очках, с тросточкой и повадками слепого, и вместо предложения протереть лобовое стекло произносит следующее: «Отвезите меня к Хендрику»?
Поскольку вы начинаете лихорадочно соображать, что бы это значило, и в панике обшариваете взглядом горизонт в поисках воображаемых сообщников «слепого» провокатора, возникает мучительная пауза, и тогда он показывает вам точно такую же монету с изображением королевы и маяка, как та, что лежит в кармане ваших джинсов.
Но даже демонстрация монеты не ускоряет ваших мыслительных процессов и, главное, вашей реакции. Ваш принцип не брать попутчиков, какими бы несчастными они ни выглядели, казался непоколебимым еще пару минут назад, а теперь вас терзают противоречия, да вдобавок ко всему на светофоре уже загорелся «зеленый» и сзади загавкала клаксонами целая свора обезумевших придурков, которые так торопятся встретить на дороге свою смерть…
Ну что, с вас достаточно? С меня тоже.
– Садись! – сказал я слепому, мечтая, во-первых, научиться левитировать вместе с «ниссаном», а во-вторых, побыстрее убраться с перекрестка. Поскольку первая мечта была из разряда несбыточных, пришлось дождаться, пока под шквалом яростного мата мальчик обогнул капот, ведя по нему грязной ладонью, и взялся за ручку передней дверцы.
– Давай назад, – простонал я. – Здесь собака.
Стекла в дверцах были опущены, и мы слышали друг друга, несмотря на то, что самые нетерпеливые из придурков начали с натужным ревом и разрывающими пространство сигналами объезжать «патрол» с обеих сторон. Мальчишка находился в опасной зоне, но, судя по всему, на него не производила ни малейшего впечатления ни психическая, ни звуковая атака. Тоном зануды-всезнайки, отвечающего в школе урок, он спокойно разъяснил:
– Если я сяду сзади, вы не сможете меня визуально контролировать, и будете из-за этого нервничать.
Он был чертовски прав. И как ему удалось настолько четко сформулировать то, что я испытывал пока лишь на уровне инстинкта? Не говоря уже, как ему вообще удалось об этом догадаться.