Выбрать главу

Очерки Гончарова по содержанию, стилю и языку свидетельствовали о полном преодолении писателем субъективной сентиментальной манеры «Писем русского путешественника» Карамзина и ложноромантической очерковой традиции Марлинского. Гончаровские очерки продолжили и утвердили реалистические тенденции «Путешествия в Арзрум» Пушкина. В своих «Письмах» Карамзин стремился более всего запечатлеть «чувствования путешественника». Карамзинский герой чувствителен, восторжен, падок на возвышенную риторическую фразу, патетические восклицания. Его взгляд во всем ищет только необычайное. А вот как писал Марлинский: «Багряные облака, точно огненные думы, толпятся вокруг чела твоего, неприступный утес св. Елены… Экватор опирается на твои рамены, сизые волны океана, как столетия, расшибаются о твои стопы, и сердце твое — гроб Наполеона, заклейменный таинственным иероглифом рока». Поистине «океан фразерства», скажем словами Белинского…

Излишне восторженным языком написаны и «Письма об Испании» В. П. Боткина. Для Гончарова же характерна строго реалистическая мотивировка всех сравнений, ассоциаций.

Гончаровский путешественник трезво, спокойно, порой иронически смотрит на мир, ничем как бы не поражается, однако умеет в обычном находить поэзию.

Полемизируя с Бенедиктовым, его эстетским отношением к изображению природы и жизни, Гончаров пишет ему: «Ну, что море, что небо? Какие краски там? — слышу я ваши вопросы. — Как всходит и заходит заря? Как сияют ночи? Все прекрасно — не правда ли?» — Хорошо, только ничего особенного: так же, как и у нас в хороший летний день. Вы хмуритесь? А позвольте спросить: разве есть что-нибудь не прекрасное в природе. Отыщите в сердце искру любви к ней… Нужно вам поэзии, ярких особенностей природы — не ходите за ними под тропики: рисуйте небо везде, где его увидите…»

И тут же Гончаров дает живописную, полную истинной поэзии и любви к родной природе картину восхода солнца над Петербургом.

Язык «Фрегата «Паллады» — образец художественного реалистического языка: он точен, чист, красив. В нем не чувствуется никакой претензии на внешнюю эффектность, гремучесть, «умышленное украшение», то есть риторику, которыми как раз отличался язык «блестящего фразера» Марлинского или поэта Бенедиктова — «язык богов», по лукавому замечанию Гончарова. Совершенно спокойно, без преувеличений и насильственных восторгов, как это сделали бы сами люди с корабля, рассказал писатель о самых трудных, грозных, опасных — более того, страшных моментах в плавании фрегата.

Гончаровский юмор в «Фрегате «Паллада» по виду — добродушный и мягкий, но по сути — метко обличающий. По собственному признанию, Гончаров и свои письма, и очерки, и свои устные рассказы любил «приправлять юмором».

* * *

В русской критике пятидесятых годов очерки «Фрегат «Паллада» получили в общем положительную оценку. Но толковались они по-разному. Либерально-дворянский критик А. В. Дружинин пытался выставить Гончарова «безмятежным» писателем, сторонником «чистого искусства», чуждым гоголевского духа отрицания, то есть критики действительности. Этой эстетской точке зрения противостояла революционно-демократическая критика, которая подчеркивала прогрессивную направленность, реалистичность и высокую художественность гончаровских очерков. По поводу очерка Гончарова «Манила», напечатанного в «Отечественных записках», Некрасов писал: «…Статья прекрасна, отличается живостью и красотой изложения, свежестью содержания и той художнической умеренностью красок, которая составляет особенность описаний г. Гончарова». К числу важных достоинств гончаровского очерка Некрасов относил его умение передавать «предмет со всею верностью, мягкостью и разнообразием тонов…»[117]

Восхищенный гончаровскими очерками путешествия, поэт Аполлон Майков посвятил своему прежнему наставнику стихотворение с такой начальной строфой:

…Море и земли чужие, Облик народов земных — Все предо мной как живые В чудных рассказах твоих…

Эпическую широту и поэтичность гончаровских очерков отметил Добролюбов. Писарев в своем отзыве о «Фрегате «Паллада» (статья «Писемский, Тургенев и Гончаров») говорил, что книга была встречена русскими читателями «с такой радостью, с какою редко встречаются на Руси литературные произведения».

Глава девятая

Роман и жизнь

вернуться

117

Н. А. Некрасов, Полное собрание сочинений и писем. Гослитиздат, 1950, т. IX, стр 337.