И здесь нам на голову свалился первый покупатель.
- Почём? - спросил он, останавливаясь у нашей коробки. Мы назвали цену. - Почём, почём? - покупатель сделал вид, что не расслышал. Мы тут же снизили цену вдвое. - Ну, вы, ребята, и даёте! - услышали мы в ответ.
Покупатель скривился, выругался, сунул руку в карман, достал сигареты. Закурил, швырнул спичку под ноги, сплюнул на сторону - и ушёл.
- Вот что значит - снижать цену на товар, не освежив в памяти труды товарища Маркса, - изрёк Витька тоном партийного агитатора. - А ведь Карл предупреждал: все дело в прибавочной стоимости! Ну и в производственных отношениях, разумеется... У тебя как с отношениями? Например, к свежему пиву?
- Категорически поддерживаю.
- Тогда стой здесь, сейчас принесу.
С пивом наша торговля заметно оживилась. За полчаса мы продали одного маленького леща, двух средних и половинку большого. Нож - огромный тесак, который Витя определил как "свинорез", - нам любезно одолжил сам покупатель. Я старательно резал рыбину поперек, но у меня почему-то получалось исключительно вдоль. А точнее, по диагонали.
- Для начинающего продавца ты отпустил товар очень даже неплохо, - авторитетно заявил Витька, когда "свинорез" с покупателем и диагональным лещом растворился в толпе. - Вот только что мы с другой половиной будем делать?
- Продадим. По частям! - вдохновленный торговым подвигом, отвечал я.
- Лучше на вес, - отвечал Витька.
- Или на глазок.
- Можно и на вынос.
- Нет, на розлив!
- Ну, хорошо, - сказал Витька, - уговорил. Будем продавать этого полу-леща... на вкус и цвет!- поставил он в словесной игре заключительную точку.
Потом торговля нам наскучила. Мы подхватили сумку с лещами и неторопливо двинулись домой - во 2-й Мосфильмовский переулок, не забывая по дороге останавливаться у киосков, чтобы утолить жажду. Не квасом. Ну и на вечер, конечно, кое-что взяли. Про запас.
Только не надо считать нас фанатами Бахуса. Мы не пропивали Россию, как Ельцин. Мы глядели на мир через бутылочное донышко, чтобы не сойти с ума.
4.
- Говоришь, в вузовской газете работаешь? Про студентов пишешь, про науку?.. - Апостол хмуро покуривает сигарету. Коньячное время вышло. Нам уже пора ехать на юго-запад Москвы. - Тебе не это надо писать. Тебе стихами надо заниматься, стихами! А ты - студенты, газета... Дурак!
Он поднимается с лавочки, делает два, три...четыре шага, потом резко оборачивается:
- Ты был самым талантливым из нас, но ты погубил свой талант. Вот этого я тебе никогда не прощу, Серёжа!
В Литинституте я раза два дрался за слово "талант". Однажды положил на пол парня из Питера, по имени Альберт, неудачно пошутившего в мой адрес. Аккуратно его пристроил - прямо у дверей аудитории, где сдавали современную советскую литературу. Так что студентам, выходившим с экзамена, невольно пришлось переступать через жертву необдуманных слов. Впрочем, советская литература от этого, кажется, не пострадала.
Но это было давно, ещё в прошлом веке. А в веке нынешнем слова Апостола оставляют меня равнодушным. Наверное, потому, что я давно уже сдал экзамен по литературе и больше не жду переэкзаменовки. Как сказал бы поэт Влодов:
Судьба как дышло в бок:
Что дали, то и схавал.
Мне почти шестьдесят. Я схавал от судьбы ровно столько, сколько заслужил. Не больше, но и не меньше. У меня нет обиды на судьбу или на людей. Грех мне обижаться и на Апостола.
- Ты ошибаешься, - мягко говорю я ему. - У нас на курсе талантливых было много. Тот же Сашка из Арзамаса, Славка из Калуги... Помор из Архангельска...
Однако Апостола не переубедить.
- Ошибаешься ты, а не я! - он заметно прибавляет голос. - Помор, говоришь? А я тебе вот что скажу: помнишь, как ты однажды ночью выбросил свои стихи из окна общаги? Утром Помор собрал их с асфальта, прочитал и сказал мне: "Ты знаешь, мне так никогда не написать". И это сказал Помор! А у него и тогда уже были отличные вещи.
Было дело: швырнул я однажды стихи из окна. По пьяному делу. А мог бы и стул в придачу. С тех пор прошло много лет. Помор давно уже состоялся как поэт, пусть даже и не отмеченный Государственной премией. А стихи... что - стихи? Я давно уже о них забыл.