Однако случилось так, что Оля никогда ранее не слышала даже о таком странном и необъясненном серьезной наукой феномене: женщины иногда влюбляются в тех, кого жалеют. А выводами такой несерьезной науки, как психология, в СССР не заморачивались, и о людях с эмоциональной амплитудой зрительного вектора никто знать не знал[1]. Потому особенности сложной и противоречивой женской природы Ольга пока еще только постигала по большей части исключительно опытным путем. Ни в школе, ни дома об этом ничего не говорили, не считая, конечно, беспардонного вмешательства в личную жизнь безобидных пестиков и тычинок на уроках ботаники. Видимо, взрослые разумно полагая, что, поскольку их (учительниц и мам) никто ничему такому в юности не учил, то нечего и ребенку голову всякой пошлой ерундой забивать. Придет время, сама все поймет и во всем разберется, так же, как они когда-то. Так оно, в общем, испокон веков и получалось, независимо от того, хорошо это или плохо, через набивание шишек физических и сердечных, то есть — чувственных.
Но кроме государственной средней школы № 1 имени В. И. Ленина, которую Оля уже заканчивала, была еще и другая — школа жизни, и уроками в ней служили собственные ошибки учащихся – всех без исключения представителей человечества. Из ошибок-то по умолчанию и предполагалось извлекать для себя такой необходимый в будущем жизненный опыт. Схема, в общем, классическая, давным-давно озвученная гением русской поэзии Александром Сергеевичем: «Опыт — сын ошибок трудных». Или, как образно выразился другой гений из Америки, «Кошка, однажды усевшаяся на горячую плиту, больше никогда не сядет на горячую плиту. И на холодную тоже»[2].
А случилось вот что. Случай, надо сказать, неординарный в Олиной жизни, в том смысле, что произошел сей казус, повлекший за собой цепочку неожиданных последствий, с ней впервые. Однажды дочка с мамой, которую она сопровождала по ее просьбе-указанию за какой-то надобностью (причина из Олиной головы вылетела напрочь) зашли к знакомой в районную больницу, где та работала медсестрой, и в приемном покое встретили еще одну мамину приятельницу, которая была с сыном, на вид — Олиным ровесником. Это только потом она узнала, что внешность оказалась обманчивой, мальчишка на самом деле был младше ее на целых два класса и почти на полтора года. Но было уже, как пел суперпопулярный тогда Владимир Высоцкий, поздно.
Из разговора взрослых выяснилось, что этот самый сын сейчас пришел со своей мамой для того, чтобы лечь в больницу, где ему будут делать операцию (аппендицит, кажется, или еще что-то — такие мелкие подробности в Олиной голове не задержались). Парнишка был симпатичный, слов нет. Здесь девичье сердце чуть дрогнуло в первый раз, как бы — пробный и потому не очень уверенный, сомневающийся. И хотя, как мы с вами знаем, паренек этот был младше Ольги, ее необычайно поразило выражение мужественного безразличия на его лице (второй, более уверенный, сердечный толчок). Будучи женщиной, хотя и в подростковом еще возрасте, Ольга тут же для себя решила, что он наверняка в душе очень боится. Да и кто вообще, скажите, не боится операций, если резать будут тебя самого, а не кого-то другого? Никакой лапароскопии в те времена не существовало, все было по-честному — скальпелем по пузу, и чем разрез больше, тем удобнее хирургу. А что шов огромный останется на всю жизнь, так никто в те далекие и почти уже забытые времена этому значения не придавал. Как и стальным коронкам на зубах.
Но мальчик, хоть и боялся, держался очень достойно, пусть даже лицо его весьма благородно побледнело. Ну так тогда Оле показалось, или, что вероятнее, она себе это просто придумала — для красоты (третий толчок сердечной мышцы был заметно чувствительнее предыдущих). Она с детства была особой мечтательной и увлекающейся, с большой, можно даже смело сказать — необъятной фантазией. Из-за чего порой выслушивала мамины поучения о том, что надо смотреть на жизнь трезво, вместо того чтобы витать в придуманных мирах. Мама была, конечно, права по-своему — по-матерински. Но кто, скажите, в столь юные годы слушает мудрые советы мам и пап? В этом возрасте, именуемом переходным, поучения родителей кажутся такими далекими от современной жизни, в которой предки, будучи уже людьми явно престарелыми и отсталыми, конечно, ровно ничего не понимают. Ведь в их молодости все было иначе! Как именно — никто из молодых этим вопросом не задается, но иначе было точно.
Это заблуждение с неизбежностью пандемии безумия поражает каждое поколение молодежи, без единого исключения, и проходит, к сожалению, часто лишь тогда, когда что-то изменить уже сложно. А чаще всего — вообще невозможно. Отсюда и общеизвестное «Если бы молодость знала, если бы старость могла». Народ, в своих пословицах всегда очень глубокий и рассудительный, в реальной жизни умеет лишь изрекать эти мудрости с умным видом, но практически никогда ими не руководствуется. Сначала потому, что смысл их еще не доходит, потом потому, что дошел слишком поздно.