— Что он сказал?
— Все оʹкей, подруга, — весело ответила Ленка, — он твой с головы до пят. Когда я тебя обманывала?
И Олино сердце вновь куда-то провалилось, а перед глазами поплыли очень красивые разноцветные шары. Возможно, вы такие когда-нибудь видели.
[1] Системно-векторная психология разделяет врожденные психические качества человека на восемь различных видов, векторов. В зрительном векторе самое яркое ощущение от жизни связано с проявлениями эмоций. Именно зрительному человеку свойственно сопереживать, жалеть, плакать, сильно пугаться, искренне радоваться, любить каждый раз как последний раз. (Здесь и далее примечания автора.)
[2] Кто-то приписывает эту фразу Марку Твену, но точных сведений о том, что это именно он сказал, автор не нашел.
Глава 3
И вот в начале седьмого вечера того же дня Егор с Кузьмой вошли в актовый зал школы — бывшей дореволюционной мужской гимназии.
Вован горячо и убедительно предлагал для храбрости купить бутылку «Агдама»[1], он уже тогда пристрастился к этому благородному напитку, что, забегая вперед, его в конце концов и сгубило. До своих сорока лет Вован дотянул лишь благодаря собственной маме, неустанно принимавшей его сторону в любых обстоятельствах и ухаживавшей за ним до конца его жизни, хотя, например, своего мужа, Вовкиного батю, в которого он и пошел этой своей беззаветной любовью к алкоголю, она ровно за то же самое давным-давно выгнала. А ведь, между нами говоря, Вован уже годам к двадцати пяти далеко обошел собственного родителя в этой погоне за смертью. Но, вы же понимаете, одно дело — муж, а совсем другое — сын. Муж — человек практически посторонний и случайный в жизни женщины, а вот сын — это свое, родное, кровинушка. Так, потакая кровинушке, мама Вована его и похоронила, под конец уже полупарализованного и очень мало напоминающего того веселого мальчишку, который вместе с Егором заходил сейчас в актовый зал средней школы № 1 имени В. И. Ленина. Похоронила, так и не дождавшись ни невестки, ни внуков.
Конечно, женщины у нас всегда, а особенно в те застойные времена, были излишне самонадеянными и отчаянными, готовыми выйти замуж во что бы то ни стало. Каждая понимала, что все мужики козлы, но надеялась, что уж она-то своего козла выдрессирует как ей нужно. Но даже этим мечтам есть предел, который Вован перешел очень рано. В результате даже самые отчаянные и бесшабашные женщины не рискнули связать с ним свою жизнь узами Гименея. Но это все дела будущие и пока еще вилами по воде писанные.
От «Агдама» Егор, прикинув все за и против, отказался, твердо решив произвести на Ольгу – хотя бы для начала – исключительно положительное впечатление. Откуда в нем взялась эта так несвойственная ему, в общем-то, расчетливость, он и сам не понимал. Но решил и решил, правильно сделал.
Школа их, как было уже сказано, в девичестве была мужской гимназией, построенной еще до революции на средства какого-то там купца, имя которого в советское время не афишировалось. Однако купец, видимо, был человеком совсем не бедным, потому как актовый зал в построенной им гимназии был просто огромным, явно рассчитанным на шумные балы, а не на строгие пионерские линейки. Его закругленные сверху широкие окна возвышались на целых два этажа, каждый из которых высотой был не меньше пяти метров, а выше них были еще одни, меньшего размера, овальные, снаружи обрамленные красивой лепниной. А свисавшие с высоченного потолка большие стеклянные люстры с множеством висюлек в несколько рядов на вид ничем не уступали дворцовым. Сейчас таких залов не строят, в других школах их небольшого города, возведенных уже по советским проектам, не было ничего даже приблизительно похожего по размаху. Поэтому немногочисленные десятиклассники, привычно расположившиеся у стен, в зале этом почти терялись. Их и всего-то два класса было, большинство уходило из школы после восьмого — кто в техникум, кто в училище[2].
Может быть, кто-то другой на его месте и побаивался бы наезда со стороны десятиклассников, но только не Егор. Его такая вероятность беспокоила лишь в самую последнюю и очень незначительную очередь. А, скорее всего, не волновала вовсе. Не тот, как говорится, случай. Пусть в 9-й класс идут и не одни ботаны, как считают некоторые его приятели, но все же главные школьные хулиганы отсеиваются после восьмого класса либо по собственному желанию (как правило), либо по желанию педсовета с директором. Ибо до восьмого класса школа обязана обучать всех, а вот в девятый уже есть возможность брать лишь самых успевающих и, главное, — послушных. Для остальных есть многочисленные советские техникумы, ПТУ[3] и вечерние школы.