Мертвыми их не находят. Свои же "подлесники" сволакивают их трупы без слов в общий братский могильник, густо хлорируя всякое новое упокоившееся в местном раю тело перед тем, как присыпать суглинком. Милицейские псы такие могильники не берут. Бедных собак часто и густо рвет, и потому они из служебных тут же превращаются в псин-инвалидов…
А это накладно. Служебных псов отправляют сейчас в Ирак, искать ядерные могильники Саддама Хусейна и страхуют на тридцать тысяч баксов каждую собачонку. Ориянских ищеек Интерпол признал лучшими в мире… Они и голову Гонгадзе давно бы нашли, не сгрызи ее лесные псы-волкодавы с ужасными панк-загривками от африканских гиен.
Таких гадин нынче в Орияне тьма-тьмущая. Но бомжей они не грызут, – не переносят на запах: всякий бомж, как живая падаль. Бродящие по лесу мертвецы пугают даже этих страшилищ ориянских радиационных лесов, способных испугать каждого, не излучающего положенного в Орияне количества бэр.
Мы – уже излучаем, а, значит, нам не страшны и бомжи, и волкодавы. Ни живые, ни мертвые... Тем более они не страшны могильщикам. Вещи покойных сжигают на особых кострах в самых глухих местах, до которых пикникующая братия с бухлом и презервативами, ****ями и ружьями не добирается даже автомобилями…
…Возвращаемся. От "кошачьего" кладбища следуют "воронки" модернового серебристого цвета. Перед ними милицейское оцепление. Нас останавливают. Требуют представиться, точно назвать свои адреса и уточнить даты рождения. Тут же сверяют на переносном милицейском компе и предлагают подставить правые руки. Мы в недоумении…
Из балончика-пшикалки распыляется бесцветная жидкость. К ней резко прикладывается резиновый штамп. Теперь мы свободны. Теперь целую неделю можем бродить по лесу и предлагать бесконечным спецробам сезонного оцепления наши правые руки. На каждом из нас целую неделю будет пылать невидимая отметка: ПЕРЕВІРЕНО.
По перелеску слышны разнообразные глухие крики и стоны. Бомжей и бомжичек укладывают на землю короткими милицейскими дубинками, затем дубинки "санируют" в закрепленных за служебные милицейские пояса специальных узких ведерка, и, продезинфицировав "демократизаторы", припечатывают к телу еще один "контрольный" разок.
Молча наблюдаем, как нашего знакомого Григория-Константина бьют всех более за роскошный воркующий говорок, пересыщенный матами и православными проклятиями на головы муниципальных "чистильщиков".
– Будут теперь на завтрак регулярно жрать шпикачки и умываться! – гордо резюмирует избивший в кровь Григория-Константина ментяра. И тут же добавляет, обращаясь к единственному медработнику, крепко наклюкавшемуся перед облавой. – Степанович, разводи йод и дуй к тому рыжему. Там есть чего поливать…
В "зеленочный" пузырек с медицинским спиртом Степанович нерешительно капает три капли йода. Это тебе не безболезненный йодицерин – придумают же такое. Нет, такая смесь вызывает у пострадавшего острую боль, но только рана при этом выглядит как несвежая. Дескать, сам повредился сердешный. Мы уже далеко, и потому слышим, как Степанович, которому спирту, естественно, жалко, пытается укорять костолома.
– Ты, Мыколка, быкивцом бы зря не махал, а то до Быковни весь запас спирту изгадим. Кто же тогда тебе, дурню, нальет.
Оцепление белозубо смеется. Весело. Один из серебристых "бобиков" отваливает на обратный путь.
– Я плачу за билет! У меня есть тридцать копеек! Отвезите меня до престола Господа нашего! – Орет, не унимаясь, Григорий, разбитый рот которого залит йодированным спиртом. Изо рта его попутно летит раскрошившаяся зубная окрошка. К престолу Господа ему остается ехать все меньше и меньше…
…Придя домой, отправляюсь жарить блины. Все остальное в мире для меня перестает временно существовать. А что, представьте себе миску, более чем столовую, полуторную, а в ней – пол-литра топленого молока. Щепоть соли, две чайные ложки сахара. Мешаем и ощущаем поскрипывание, до неощутимости. Затем разбиваем три яйца, и постепенно кромсаем ножом медленно всплывающие желтки. И вот уже желтки потопляемы…
Теперь можно смело брать в руку вилку и опять взбивать молочное сусло до легкой коктейльной пены. В миске, правда, еще не брожение, но уже, как говорится, процесс. Да, не забыть бы, полчайной ложечки с пищевой содой… Прямо над суслом заливаем ложкой уксуса. Гашенная сода начинает шипеть и пениться, опадая в миску щелочным водопадом.
Опять работает вилка, выбивая ритм: тра-та-та…
Пачечку ванильного сахара… Тра-та-та…