Джон удивлённо переводил взгляд со своего наставника на хозяина дома и обратно. Они, что, сейчас решают его судьбу? Тодор же продолжал рассуждать в слух.
– Сомневаюсь, что после этого Вы окажетесь в состоянии оказать обещанную Джону помощь, и он отправится в тюрьму. Меня в свою очередь ожидают долгие внутренние разбирательства в братстве, и шкуру мне прижгут в любом случае. С другой стороны, если информация о пропажах не всплывёт, то ни официальных, ни неофициальных проблем у меня или моего подопечного не возникнет. Так что в моих и его интересах, посоветовать Джону воспользоваться Вашим гостеприимством. Вот только я знаю, что он просто не может рассказать ничего нового для Вас. А тогда всё вернётся к началу: Джон в руках полиции, я – Чёрного отряда. Теперь, мне кажется, я понимаю всю глубину Вашего замысла.
– И что же Вы понимаете? – Докинз не скрывал довольного выражения лица.
– Вы изначально нацелились на меня, но напрямую захватить меня не могли. Договор связывал Вам руки. Тогда Вы решили воспользоваться моей неосмотрительностью и пренебрежением к разным формальностям и захватили моего ученика. Теперь я должен выбирать, чем пожертвовать. Если я пожертвую учеником, это аукнется и мне. Разумным выглядит решение минимизировать жертвы и пожертвовать только собой. Всё-таки это была моя ошибка. Что скажете на это?
– Всё зависит от ответа на вопрос, который Вам и так понятен.
– Да, понятен. Знает ли братство о моём визите к Вам? Догадался ли я только теперь о Вашем замысле или подозревал об этом раньше? К нашей общей радости, я, ещё уходя от Ваших бойцов, начал думать о том, что всё выглядит несколько необычно. Так что никто из братства не знает о моём визите к Вам.
– Тогда я не вижу преград для того, чтобы предложить и Вам воспользоваться моим гостеприимством, – Докинз сделал приглашающий жест рукой.
Джон же в первый раз за весь вечер увидел, как на лице Родриго проскользнула улыбка. Чтобы сейчас не происходило, это явно напоминало капитуляцию Тодора.
– Хорошо. Я принимаю Ваше предложение, – на лице Тодора застыла непроницаемая безэмоциональная маска. – Я отказываюсь от имеющихся у меня привилегий, иммунитетов и прочих вкусностей. Взамен Вы должны отпустить Джона. За ним не должна быть установлена слежка. Также Вы лично должны пообещать мне, что никто из его близких не будет использован против него.
Докинз ограничился кивком.
– Вот и прекрасно. Я укажу Вам куда его отвезти, а дальше он сам позаботится о себе. Ну а мы сможем продолжить вести наши увлекательные диспуты.
– Вам будут созданы наиболее комфортабельные условия. И о Вашем подопечном позаботятся. Джеймс, помогите мистеру Моргану упаковать его вещи и распорядитесь насчёт машины.
Дворецкий кивнул и сделал шаг в сторону, приглашая Джона покинуть помещение. Но Морган колебался. Он хотел хотя бы парой слов перекинуться со своим наставником, но тот не сделал даже намёка на попытку встать. Может стоит просто высказать вслух свою просьбу? Но Тодор догадался, о чём думал Джон и едва заметно отрицательно качнул головой. Похоже прощания не будет.
– Должен искренне признаться, мне очень жаль, что наша беседа прервалась. Остаётся только надеяться, что после нашей беседы с мистером Михайловым, у нас появится возможность снова повидаться. Конечно, без всякого принуждения с нашей стороны.
Последняя оговорка была вызвана гневным взглядом, которым Тодор одарил Докинза.
Джон молча кивнул своему наставнику и хозяину дома. После короткого раздумья ещё один кивок был адресован Родриго. Тот не проявил активной реакции. Может он попытался максимально замаскировать её. А может просто пытался поудобнее устроиться в кресле. Джон мысленно отметил, что было бы неплохо выяснить, что его приятель делает здесь. Похоже, что после Неаполя он не отказался от своей идеи вести игру с братством и даже сколько-то преуспел в этом. Было бы неплохо связаться с Пьером, возможно, он знает больше.
Джон покинул кабинет. Когда он услышал тихий щелчок закрывающихся дверей, он не удержался и обернулся. Самому себе он мог признаться, что был немного расстроен. Его сопровождал один лишь дворецкий Джеймс. Оба охранника остались в кабинете с Тодором. Похоже его действительно не воспринимали всерьёз. Осознание этого зародило в Джоне чувство детской обиды, и эта обида требовала выхода. Может ему стоит по дороге случайно уронить одну из ваз? Они ведь должны быть ценными. С трудом Джону удалось победить это чувство и даровать свою милость древней керамике.