Он медленно приоткрыл глаза, вернувшись в реальность, но тьма беспамятства сменилась тьмой подземелья. Да, удача отвернулась от него там в таверне. И теперь совершенные ошибки завели его… куда же? Скорее всего, в камеру, вот только где — в храм или дворец?
Селим (а это был именно он) осторожно приподнялся, скривившись от боли — на голове расцвела огромная шишка, — чем это его так? Слава богам череп выдержал! Селим прощупал пространство вокруг и наткнулся на камень стены, к которой и подполз, оперевшись об нее спиной. Холод камня немного остудил разгоряченное тело и заставил поутихнуть боль в голове. Что ни говори, удар был силен. Да, огрели его от души! И как это он проворонил врага.
Прикрыв глаза, успокаиваясь, Селим немного посидел так, расслабившись всем телом, до тех пор, пока боль в затылке не стала едва заметной. Больше не обращая на нее внимания, он начал всматриваться во мрак. Видимо, где-то далеко горел свет — глаза начали понемногу привыкать к темноте, и перед ним проступили контуры небольшого помещения, квадратного каменного мешка, одна из стен которого была замещена на железную решетку из толстых почти с запястье человека прутьев. За ней прятался мрак узкого коридора, и смутно угадывалась решетка соседней камеры. Итак, он в тюрьме. В подземельях дворца. Жреческие застенки были немного иными, там вместо камер были каменные колодцы с водой по колено, куда и сбрасывали узников и будущих жертв.
Тишина, давящая на мозг, почти звенящая, наполняла камеру Селима. Безысходность, возможно, какая-то апатия давила на виски, казалось, ты находишься не здесь, а где-то далеко в ином мире, в иной вселенной, и тишина и одиночество тех миров окружают тебя. Черт, что за наваждение!
Селим сидел на куске прелой соломы и смотрел, словно в никуда, остановив свой взгляд на соседней стене. Голова уже не отвлекала болью, он почти не замечал ее, сил не хватало, резкая слабость навалилась, словно разъяренный медведь, и не давала собраться с мыслями.
Обрывки видений метались перед его взором — бой в таверне, смерть солдат, дворцовая тюрьма, вот он увидел, как его выводят на свет перед старыми седыми судьями, почти расслышал приговор и перед ним появился эшафот. Казнь — смерть — тьма! И жестокий оскал мертвого (почему мертвого?) жреца дьявола Саддхара. Мерзкий смех и противный свист разящей стали. Что же делать? Надо же что-то делать! Разве надо? О, боги…
Неизвестно откуда взявшийся холодный ветерок проскользнул по камням пола, человек ясно почувствовал это, его даже передернуло от этих неприятных прикосновений. Селим повернул голову — словно сдвинул огромную башню, всматриваясь в коридор, — никого, прислушался — тишина. Что это было? Но никто не ответил, поэтому мысль ушла, и Селим вновь окунулся в туманные грезы. Но теперь они вызывали лишь страх. Вот он увидел, как черная тень скользит по камням, скрываясь в кустах у большой реки, стремительный бросок и ночь разрезал предсмертный хрип. Что-то блестящее метнулось по двору казарм, смазанным пятном пересекло присыпанный песком двор, оставив за спиной бездыханные тела двух стражников. И тут огненный череп предстал перед ним, скалясь в вечной ухмылке. Селим, словно ощутил его адский жар, невыносимо терзающий плоть, и вновь вынырнул из забытья.
Что же это со мной? Что происходит? Как тяжело дышать. Где это я? Ах да, в тюрьме. Надо что-то предпринять. Надо бежать отсюда, но как? Я не вынесу этого, боги, нет, не хочу! О, Баргус, что же делать? Он почувствовал, как липкий пот выступил у него на лбу. Он хотел вытереть скатывающиеся прямо в глаза соленые капли, но замер, так и не закончив движение.
Еще мгновение назад ничего не происходило, как вдруг камеру наполнил клубящийся белоснежный туман, просочившийся сквозь камень покрытых вековой пылью стен. Он не спеша уплотнялся, стягиваясь к центру камеры, наполняясь сверкающими во тьме искорками синего цвета. Клубы тумана закрутились, сворачиваясь в спираль, все быстрее и быстрее, пока посреди грязной камеры не заплясало дивное маленькое торнадо. Засвистел пронзительный ветер, откуда-то пахнуло смрадом открытой могилы, Селима чуть не вывернуло прямо на себя, но каким-то чудом он сдержался, зачарованно глядя на творившееся на его глазах действо.
Дикий шальной ветер заметался по камере, взметая пыль к потолку. Селим прикрыл глаза рукой, уберегая их от уколов песчинок, и крепко сжал зубы. Что-то ужасное происходило в его камере. Но он не мог еще до конца осознать истину происходящего и страх острыми иглами пробирался в его тело.