Я обреченно вздохнул, откидываясь на спину и кладя руку на лоб сверху, закрывая на несколько секунд глаза. Отлично. Я проник в чужой дом, облапал все чужие вещи и теперь лежу в чужой постели рядом с хозяином дома со стояком, из-за которого неприятно натирали трусы. Если я еще и подрочу здесь, будет полнейший пиздец. И стоило мне только об этом подумать, как Илья, вздохнув, перевернулся на другой бок, забросив на меня руку. Душа ушла в пятки, и от страха ни о каком стояке речи быть не могло. Я осторожно повернул голову и с облегчением вздохнул, обнаружив, что Илья все еще спал. Пусть и положив руку на меня.
– Господи, еб твою мать… – произнес я одними губами и сглотнул, пытаясь сдвинуться хоть на миллиметр, но мое тело словно приросло к кровати.
Наверное, я зря не написал завещание. Хотя завещать мне особо было нечего да и некому, но для вида, как я думал, оно обязательно должно было быть. Я снова посмотрел на спящее лицо возле себя и попытался восстановить дыхание. Сердце билось, как бешенное, и я молился о том, чтобы Илья ни в коем случае не вздумал просыпаться. Я закрыл глаза и начал считать до десяти. Потом еще раз. И еще раз. И так до тех пор, пока сердцебиение не восстановилось.
Я вздохнул тише и снова посмотрел на Илью. Он даже не хмурился во сне. Я остожно провел пальцами по его руке, берясь за запястье и на секунду ее приподнимая с себя, но почти сразу отпуская. Пара минут, и я точно пойду. Сто процентов. Я облизнул губы и закрыл глаза, стараясь запомнить абсолютно все: насколько мягкой мне казалась кровать, насколько теплой была рука, лежащая у меня на груди, насколько тихим было дыхание человека рядом со мной. И в тот момент я ощутил небывалое спокойствие. Мне даже показалось, что я был там, где я должен был быть всегда. Я был рядом с тем человеком, рядом с которым должен был оказаться еще давным-давно. Даже не подозревая, что все, даже самые красивые девушки и парни, окружавшие меня все эти годы, были совсем не теми, с кем я должен был лежать в одной постели. Что человек, которому я должен был отдать себя, все это время жил за океаном в стране, о которой я практически ничего не знаю. Я улыбнулся, расслабляясь. Еще минута, и я пойду. Только сосчитаю до ста.
Покинуть дом Ильи оказалось не так просто, как я думал. К тому времени, как я досчитал до ста, я успел задремать и проснулся от того, что Илья снова перевернулся во сне. Кровать еще никогда не казалась мне настолько комфортной, хотя матрас нельзя было назвать мягким, а единственная подушка была под ухом Ильи.
Уходя, я оставил Илье сувенир в ответ. Своеобразный равноценный обмен. Особо ценного у меня с собой ничего не было, и, стоя в гостиной, я долго шарил по карманам толстовки и джинсов. В конце концов я остановил свой выбор на серебряном кольце, которое обычно носил на мизинце, и положил его на полку возле телевизора. Кольцо в обмен на кольцо. Вряд ли он все равно заметит.
И утром все то, что было ночью, казалось мне не больше, чем просто одним из ненормальных снов. Не мог же я действительно проникнуть в чей-то дом не ради наживы, а просто ради того, чтобы ближе ознакомиться с человеком, не контактируя с ним напрямую. Не контактируя даже прижимаясь к нему со спины. И все бы ничего, но медное кольцо на среднем пальце было несколько красноречивее. Я снял его с пальца, внимательно рассмотрев. Теперь, при утреннем солнце, бьющим сквозь шторы, я смог разглядеть гравировку на кольце. Латынь. Вряд ли Илья знает латынь, - подумалось мне тогда. Я, кстати, тоже не знал, и для того, чтобы разобрать надпись, мне пришлось лезть в гугл.
«Cogitationes poenam nemo patitur» – никто не несет наказания за мысли. Хорошая идея, большевик. Надеюсь, за мои мысли о нас с тобой не заставят тебя убить меня. Мало ли, вдруг ты гомофоб, и лежащий со стояком парень в одной с тобой кровати радости не принесет.
Я потер глаза и надел кольцо обратно, потирая его пальцами и глядя в потолок. Даже имея вещественное доказательство в своих руках, я никак не мог поверить в то, что все это было реально. Проснулся ли Илья? Как он себя чувствовал? Я представил его, сонно передвигающего ногами в сторону ванной, даже не подозревая о том, что ночью в его доме кто-то был. Возможно, он найдет у себя в прихожей следы моих кроссовок, хоть я их и тщательно вытер. Возможно, где-то на полу он сможет найти мой волос, но вряд ли обратит на него внимание или подумает, что принес его на одежде с улицы. И я подумал о том, что ему дома наверняка могло бы быть одиноко, если бы не лекарства. Я видел у него достаточное количество таблеток, большая часть которых успокоительное и снотворное. Из-за них становишься настолько спокойным, что ни о каком одиночестве речи быть не может. И на секунду мне показалось, что я обязательно должен ему помочь. Я не мог понять, как именно, но эта мысль вспышкой озарила мою голову. И почти сразу улетучилась порохом по ветру.
Я присел, оттягивая веки и тяжело вздыхая. На телефоне было несколько сообщений от Тома. Меня не было в редакции несколько дней, и я должен был занести статью. В голове не было ничего, кроме минувшей ночи, и я решил отправить по почте одну из запасных статей, написанных когда-то как черновик. Выходить из дома желания не было. По крайней мере, не сейчас.
В тот момент в моей голове в очередной раз возникла мысль, что так продолжать нельзя. В конце концов, я, Наполеон Соло, всю свою жизнь был одиночкой и должен был продолжать таким быть. Никаких «мы». Ни к чему хорошему это не приводит. Мне просто нужно было увлечься кем-нибудь другим или забыть вообще обо всем, уйдя в работу с головой. В «Нью Ньюс» это не было возможным, и мне пришлось бы уволиться. Но для этого нужно искать новую работу, ходить на собеседования и активно вылизывать зад будущему начальнику. А для этого у меня желания не было. И, наверное, у меня не оставалось другого варианта, кроме как пойти в клуб и знатно набухаться, чтоб наутро так гудела голова, что думать об Илье перестало бы быть возможным. А после похмелья я бы обнаружил, что переспал с какой-нибудь миссис Эви и срочно уехал бы из Нью-Йорка, чтобы забыть об этом позоре. И обосновался где-нибудь в Бостоне. Бостон всегда привлекал меня. Хотя бостонское небо напоминало бы мне о моем парне, а это означало бы, что мне снова пришлось переезжать. Наверное, в Калифорнию. Куда угодно, где меня никто не будет знать.