Одна секунда – три удара сердца. Ещё секунда – ещё три гулких удара.
Ким стоял и смотрел в лицо своему врагу.
Ещё секунда.
Ещё и ещё.
Бесконечные, мучительные, изнуряющие и выматывающие всю душу, выворачивающие наизнанку секунды. Секунды перед мощным рывком. Перед убийством.
Перед местью.
Ким тяжело дышал. Он почувствовал, как сильно дрожат руки. Его зубы скрежетали друг о друга, словно два ряда металлических обрубков. От напряжения в глазах потемнело.
Он смотрел в его лицо.
Его жизнь должна оборваться… сейчас… сию же секунду! Сейчас. Да. Именно в этот момент. Нож должен сорваться с высоты и вонзиться в эту грудь. Он должен умереть. Должен. Должен.
ДОЛЖЕН!
Но тут что-то сломалось: в душе Кима что-то сорвалось с высоты и рухнуло вниз. Это Что-то вернуло его в реальный мир, который он покинул и даже не мог себе сказать, когда. Когда он стал убийцей? Когда в его душе поселилась жажда смерти? Когда смерть живого существа стала приносить ему такое удовлетворение?
Никогда. Такого никогда не было. Молодой охотник никогда не любил убивать! Он отнимал жизни у животных, у крыс, у птиц и рыб только для того, чтобы прокормиться, – так делали все люди с покон веку. Так делали охотники, которым надо было прокормить свою семью. Это было не убийство, а необходимость – победа силы над слабостью, хитрости над простодушием, ловкости над неуклюжестью. Это была победа ума! Это была охота.
Но что было сейчас? Ким не мог себе ответить на этот вопрос. Он не хотел уподобляться бандитам. Но как быть с местью? Он должен отомстить. Он забрался в эту комнату только ради мести. Он подкрался к своему врагу только ради мести, и только ради мести, а не ради удовлетворения, он вонзит нож в это тело.
Чуть опустившиеся руки вновь вознеслись ввысь. Нож снова смотрел в грудь врага.
Месть! Месть и больше ничего.
Это не удовлетворение. Это месть.
Но…
Но не является ли месть самым настоящим удовлетворением? Он отомстит, значит, получит удовольствие. Значит, он получит удовольствие от убийства!
– Н-нет!
Ким сам не заметил, как это слово выскочило из его рта.
Он попятился назад. Его нога зацепила пустой пузырёк из-под спирта, раздался тихий звон. Ким испугался этого звука, который врезался в тишину и распорол её, как полусгнившую ткань.
– Нет, - шептали его губы. – Не могу… Я не могу… не могу…
Он пятился назад, постепенно опуская нож всё ниже и ниже.
– Не могу… не могу… не могу…
Внезапно его спина упёрлась во что-то твёрдое. Ким резко обернулся, запутавшись в чём-то, что походило на рыболовную сеть.
Это была обыкновенная занавеска, за которой – холодная стена.
Ким пытался проглотить противный комок в горле. Пересохший язык прилип к нёбу. Он почувствовал странный холодок у себя на щеках, как будто-то капли дождя попали ему на лицо. Но несмотря на сильный ветр и тяжёлые тучи, на улице не шёл дождь. Ким понял: это были слёзы.
Рыдание сжимало горло. Оно было таким же, как тогда… когда он бросился на колени перед умирающим отцом, когда отец смотрел на своего приёмного сына, и взгляд его быстро тускнел, глаза становились стеклянными, взгляд – мёртвым, а изо рта слышалось клокотание крови, которой он захлёбывался перед тем как умереть.
Нож выскользнул из рук несостоявшегося убийцы. Лязг металла поставил точку в этой мучительной сцене.
Он не смог.
Он не смог убить человека. Пусть этот человек был сволочью, пусть он тысячи раз заслуживал смерти! Но только не так.
Месть не должна быть исподтишка! Месть должна быть местью: когда мститель смотрит в глаза врагу, когда враг пятится назад, а руки у него дрожат, когда враг чувствует в полной мере, что он повержен, что тот, кому он причинил зло, сейчас перед ним – он мститель, судья и палач, меч, который неизбежно обрушится на голову злодея! Вот это и есть то, что можно назвать местью.