Ким отнял от лица руки, размазав слёзы по щекам. Он взглянул на мирно спящего Джона. Тот так же храпел, а покрывало совсем упало на пол.
Ким стоял и стоял, упёршись взглядом в того, кого чуть не убил. Весь мир исчез, время потеряло значимость, ночь словно бы застыла… А перед глазами был только Он. Джон – который громко смеялся в тот день, который пробовал на вкус отцовскую лепёшку, приговаривая, как она хороша. Джон, который ударил своим сапогом Кима по животу так, что чуть не выбил все внутренности. Джон… который должен был сегодня умереть. Но не умер.
Внезапно Ким почувствовал прикосновение. Что-то коснулось его плеча. Он резко обернулся, ища обезумевшими глазами нового противника.
Перед ним стояла Ива. Она что-то шептала, но он не слышал её голоса; для него даже исчезло завывание ветра; он полностью погрузился в пустоту, где нет ничего – ни страха, ни опасности, ни ненависти, ни мести… Ничего. Нет даже любви.
Ива погладила его по щеке, а потом прижалась к нему и стала плакать, – он понял это по тому, как вздрагивала её спина. И этот плач вернул его к жизни. Он снова стал слышать звуки, шум в ушах постепенно затих. Ким почувствовал тепло её тела. Снова какое-то странное чувство охватило его разум, а в груди поселилась изнуряющая истома.
Ким запустил пальцы в её слипшиеся и влажные волосы. Она оторвалась от его груди и посмотрела на него. Их глаза встретились.
Что-то неописуемое, неопределённое, странное и новое промелькнуло между ними. Что-то, чего никто из них никогда не чувствовал. Это был лёгкий порыв, что соединяет две души в одно целое. Лёгкий, но в то же время – невероятно мощный, противиться которому нет сил. Ким потянулся к её лицу. Его губы приблизились к её губам, а после, они слились воедино, забыв обо всём на свете. Их не интересовал ни Джон, который громко храпел где-то в темноте, ни Пухлый, который мог появиться здесь в любой момент, ни тот маленький мальчик, о котором они знали так мало. Весь мир снова исчез. Но на этот раз мир погрузился не в мрачную пустоту, а в сверкающую высь, растворился в самом ярком солнечном свете, таком же бесконечном, как вселенная со всеми своими звёздами.
Ким прижимал её к себе, гладил её тело, вдыхал её запах, который манил и подчинял себе. Ким не в силах был оторваться от её губ. Он хотел, чтобы этот поцелуй никогда не заканчивался, чтобы он был вечен; он тонул в нём, забыв обо всём, подчиняясь только инстинктам и порыву души.
Но вдруг он почувствовал, что Ива стала отдаляться от него. Она делала это мягко и медленно, словно бы уплывала по тихой речке.
Ким открыл глаза. Он вернулся из сверкающего мира грёз, снова погрузившись в мрачность действительности.
Ива гладила его по волосам. Ким вгляделся в её глаза. Губы Ивы зашевелились, и он услышал её тихий голос:
– Ты молодец, Ким.
Он тяжело вздохнул и на выдохе так же тихо произнёс:
– Я не смог, Ива… Не смог… Не смог убить его.
–Это хорошо. Если бы ты это сделал… это было бы… гнусностью. Это было бы грязным убийством, а совсем не местью. Ты бы стал таким же, как они.
Ким прикоснулся лбом к её лбу. Его руки гладили её шею. Их дыхания слились.
– Я знаю, Ива. Поэтому я и не смог.
Две капельки слёз упали на грудь девушки.
– Поплачь. Поплачь, милый. Плакать не стыдно. Выпусти из себя боль. Я знаю, как тебе сейчас тяжело.
Она притянула его голову к себе и прикоснулась щекой к его влажной щеке.
Ива снова гладила его по волосам, еле слышно что-то шепча.
На улице выл ветер. Иногда он врывался в комнату, наполняя её холодом. В звуке ветра тонул храп Джона, и молодым людям почему-то казалось, что так будет продолжаться вечно, но вдруг какой-то странный звук ворвался откуда-то и положил конец этой мучительной и в то же время приятной истоме, которая заполнила души Кима и Ивы.
Молодые люди оторвались друг от друга, оглянувшись на звук.
Кто-то копошился за дверью.
– Сюда кто-то идёт! – сдавленным шёпотом проговорила Ива.
И как бы в подтверждение её слов, комната внезапно наполнилась громким стуком, вслед за которым тут же раздался скрипучий и такой знакомый голос:
– Джон! Пьяная свинья, этсамое! На хрена было замыкать дверь изнутри, едрёна-мать-твою-матрёна! Открывай! Э! Оглох, этсамое?!