Никто меня на свете
Не называл капризным...
Просил я только масла
На завтрак мне подать!"
На это королева
Сказала: "Ну, конечно!"
И тут же приказала
Молочницу позвать.
Придворная молочница
Сказала: "Ну, конечно!"
И тут же побежала
В коровий хлев опять.
Придворная корова
Сказала: "В чём же дело?
Я ничего дурного
Сказать вам не хотела.
Возьмите простокваши
И молока для каши,
И сливочного масла
Могу вам тоже дать!"
Придворная молочница
Сказала: "Благодарствуйте!"
И масло на подносе
Послала королю.
Король воскликнул: "Масло!
Отличнейшее масло!
Прекраснейшее масло!
Я так его люблю!
"Никто, никто, - сказал он
И вылез из кровати, -
Никто, никто, - сказал он,
Спускаясь вниз в халате, -
Никто, никто, - сказал он,
Намылив руки мылом, -
Никто, никто, - сказал он,
Съезжая по перилам, -
Никто не скажет мне, что я
Тиран и сумасброд
За то, что к чаю я люблю
Хороший бутерброд!"
Она сидела рядом и смеялась над этими незатейливыми словами. Он предложил ей вина.
- Нет, сегодня не хочу.
А ему и подавно не нужно. Он уже был хмельной. От неё.
Подари мне одному своё дыхание,
Сонно-тёплое, бормочущее нежности,
Чтобы в нём ответное желание
Пряталось в улыбке безмятежности.
Чтоб оно взрывалось сладким шёпотом
В каждой клетке пленного сознания,
И в висках стучало жарким молотом
Заклинанье вечного признания.
Подари мне одному свою доверчивость,
Робость пальцев встречного касания,
И мечты... и частую изменчивость
В хрупкой поминутности свидания.
Спрячь лицо в ладонях от смущения,
Разругавшись с сердцем за отчаянность...
Упрекни меня за нетерпение,
Пожалей меня за неприкаянность.
Подари мне одному свою обидчивость,
Как ребенок, требуя внимания,
И дразни за глупую улыбчивость,
И вздыхай: моё ты наказание!
Лишь бы жизнь, такая в общем, странная,
Пощадила наше мироздание...
Милая... любимая... желанная,
Подари мне одному своё дыхание.
Виуэла в стороне. Её губы так близко. Не отстраняется, тянется навстречу. Шум сердца в ушах оглушает. В какой момент она оказалась на его коленях? Пойди сейчас разбери. И забыл. Всё забыл, кроме неё.
Да лучше бы он в тот момент голову себе об стену расшиб, но остановился. Потому что вмиг напрягшееся тело, когда его руки стали расстегивать пуговицы её рубашки, его не остановило и не отрезвило. И легкий треск тонкой ткани, сдавшейся под напором, - тоже.
Только девушка в его руках забилась раненой птицей. Она не кричала. Только хрипло шептала "Нет". Он попытался обнять, поцеловать, но она как обезумела. Виль знал, что баронесса далеко не так слаба, как остальные девушки, но хороший удар в челюсть застал его врасплох. Разжал руки, и она отскочила за кровать. Забилась в угол, стягивая разорванную рубашку на груди.
- Гри...
- Уйди! Не приближайся ко мне! - и он сделал шаг назад. Она не кричала, но её хриплый шёпот бил по нему сильнее, чем любые крики.
И он ушел.
Это была еще одна ошибка.
А за его спиной щелкнул замок. Впервые за много месяцев.
Стучал потом. Просил открыть. Но ответом ему была тишина.
Прождал до утра.
Пришла Марта. Окинула измученного мужчину недоумевающим взглядом, когда обнаружила, что дверь к баронессе заперта. Её Гри впустила. Но сделала это очень быстро, приоткрыв дверь лишь настолько, чтоб Марта могла пройти. Тут же вновь щелкнул замок.
И Виль ушел.
Сначала к себе в комнату.
А потом и из города. После того, как к нему пришел Хенрик и, явно чувствуя себя неловко, сказал, что Гризельда просила не ставить пока Виля в караул. Спрашивал, что случилось. Но бард промолчал. Седовласый только на прощание попросил чуть потерпеть. Всё образуется.
Только Виль ждать не стал. Эта глупая гордость и обида.
Все свои ошибки он осознал позже. Длинными ночами на постоялых дворах, когда сопровождал торговые обозы.
Но тогда он ушел. И не узнал, что в тот же вечер именно Гри, осознав напрасность своих страхов, захотев извиниться, нашла в его комнате оставленное прошение об отставке.
И вот через год он вернулся. Понял, слишком хорошо понял, что без нее не может. Четкого плана, как вернуть её расположение, не имел, но нужно было что-то делать. Пока узнавал, какова обстановка в баронском доме, его про графа-то и просветили.
Мужской подход к решению проблемы - пятьдесят бутылок вина.
***
Он пьян.
Это пьяный бред.
Этого не может быть.
Её тело. Её губы.
Аккуратно расстегнутая рубашка. Её неловкие пальцы, стягивающие рубашку с него.
- Ты уверена?
Горячий шёпот: "Да".
А вот он - нет. Боится, что она опять испугается. Осторожно. Малейшее напряжение её тела гасит долгими поцелуями. Нельзя торопиться. Только не сегодня.
Только руки. Только губы. А он подождет. Сегодня. Завтра. Пока она не будет ему доверять полностью и без остатка.
Вздох. Тихий стон сквозь сомкнутые губы. И её тело расслабляется.
Прижать к себе крепче.
Еще крепче.
- Ты в штанах...
- Да...
- Ты меня не хочешь?
Не дать отстраниться.
Не сейчас.
Никогда.
- Я люблю тебя. Как я могу тебя не хотеть?
- Тогда почему?
Горячее дыхание на шее. Пальцы на спине. Дайте боги сил сдержаться.
- Я не хочу, чтобы ты меня боялась. Я никогда не причиню тебе вреда.
- ... Я не боюсь.
- Ты - может быть. А вот тело твое еще боится. Не волнуйся, мы еще всё успеем.
Вздохнула. Устроилась в объятьях удобнее.
- Скажи... А ты действительно меня любишь?
- Люблю...
- А я тебя.
- Я знаю...
- Ты - наглый тип.
- Это я тоже знаю. И этот наглый тип тебя больше никуда не отпустит.
- А я тебя привяжу, если еще раз надумаешь удрать.
- Согласен.
Потерлась носом о грудь. Легкое прикосновение губ. Еще чуть-чуть, и он сойдет с ума.
Уже сошел.
Но это сумасшествие он не променяет ни на какое другое.
И взор её дороже всех богатств на свете,
Улыбка - тайна тысяч звезд,
И имя ей - нежнейшая из женщин.
И я боюсь, что это всё всерьез.