– Прошу… – в надежду на избавление, прошептала Гермиона.
Драко, нависший над стройным телом, остановился, ухмыляясь. Ему нравилось, что гордая львица «сломалась», превратилась в замученную своевольным ребенком кошку, такую покладистую, такую славную и милую… Малфой наклонился к лицу Гермионы, опалив ее шею горячим дыханием. Он слышал, как ускорился пульс девушки, видел, как напряглись ее мышцы.
– Чего ты просишь? Не трогать тебя? Нет, так я не могу… – произнес Драко, медленно входя в Гермиону.
Желание его было столь велико, что не проникнуть в девушку слишком глубоко, слишком резко ему казалось очень сложным. Страсть, кипевшая в сильной груди, все разгоралась, словно слезы девушки – были лучшими для нее дровами. Драко осторожно толкнулся вперед, входя почти наполовину. Он почувствовал, как выгнулось тело Гермионы, увидел, что ее тонкие бледные пальчики судорожно вцепились в измятую простыню, зажали светло-золотую ткань в надежде, что это поможет ей хоть немного притупить боль.
– Не надо так резко, – всхлипывая, прошептала Гермиона.
– Придется терпеть, я же сказал, – хмыкнув, ответил Малфой.
Он не сбавил темпа, не собирался останавливаться, не хотел. Драко было совершенно плевать на чувства грязнокровки, плевать на то, что ей больно, противно в его лапах… Но одному из Малфоев. Слизеринец, стоявший у стены, с ужасом понимал, что это действительно он сам… Драко не мог вспомнить, когда конкретно он взял девушку столь грубо, но понимал, что это действительно воспоминание, не сон…
Малфой двигался быстро, каждым своим движением заставляя Гермиону выгибаться, стонать, кричать от боли. Он почти полностью входил в нее и почти полностью выходил, терзая нежную плоть. Хрупкое тело рабыни покрылось испариной. Ноги дрожали от боли, агонии, что все нарастала и нарастала. Она не получала никакого удовольствия, даже призрачного, отдаленного эха блаженства не было в ее теле.
Гермиона даже не пыталась убежать, увернуться от «ласк» господина. Она неподвижно лежала в его руках, стараясь не двигаться, не дышать… Может быть, тогда он закончит быстрее, отпустит ее, прекратит измываться над и без того измученным телом. Но Малфой все набирал темп, чуть порыкивая в такт своим движениям. Ему нравилось чувствовать себя хищником, нравилось выпускать зверя, что таился внутри его черной, холодной души.
Гриффиндорка стонала все громче, все жалобнее, все протяжнее были ее отрывистые хриплые вскрики. Девушка силилась сказать что-то, но не могла. Каждый раз, когда она открывала рот, тело ее сотрясалось, Драко толкался сзади, заставляя глаза наполняться слезами. Взор Гермионы обратился к юноше, что стоял у двери. Малфой ощущал всю ее боль, все отчаяние… Но он не мог сделать ничего.
Слизеринец пытался сделать шаг вперед, к ней, но не мог. Теперь он – калека, калека, что не может двигаться без чужой помощи. Невидимая стена отделяла его от страшного действа, невидимая стена не позволяла ему приблизиться, но разрешала наблюдать. И Драко, слушая внутренний голос, глядел на Гермиону. Ее хрупкое тело вжималось в высокий пуховой матрас, ее глаза постепенно наполнялись слезами… Они собирались в крупные капли и катились по щекам, черча соленые мокрые дорожки, спускаясь к подмятым под нее подушкам.
Юноша пытался отвернуться, но не мог.
Он слышал стоны Гермионы, слышал рык, что рвется из груди Драко… Из его груди. По телу юноши вдруг разлилась слабость. Она заполнила каждую клеточку его вымученного организма, прокралась в каждый уголок разума, души Малфоя. Веки стали такими тяжелыми, что Драко не мог больше держать глаза открытыми. Отводя взор к полу, юноша почувствовал, что слезы копятся в его глазах.
Драко плакал. Точно потерявшее мать дитя… Он сожалел о содеянном, но не мог ничего исправить. Если бы только был шанс вернуться, изменить встречу с Гермионой, начать заново. Малфой вызволил бы грязнокровку, позволил ей убежать, скрыться, если только та пожелает скрываться рядом с жестоким пленителем… Веки Драко опустились, картинки сменились непроглядной тьмой. Спасительной, всепоглощающей тьмой, дарующей покой.
Внезапно, юноша почувствовал, что кто-то коснулся его плеча и с силой тряхнул его. Драко открыл глаза. Он вновь оказался в своей камере. Сырой, пропахшей плесенью камере, которую успел так люто возненавидеть. Подняв взгляд, Малфой встретил чужие очи… Даже в темноте можно различить, что они зелены, словно луг, залитый лучами летнего солнца.
– Поднимайся быстрее. Нам пора прощаться, Драко, – произнес тихий, до боли знакомый голос.
Теодор Нотт с улыбкой победителя глядел на юношу, позволяя себе злорадствовать. Он пришел лишь за тем, чтобы отправить двух последних Пожирателей Смерти на казнь. Пусть присоединятся к коллегам, отправятся прямиком в жерло Ада. Жаль, конечно, что двум «везунчикам» посчастливилось пережить обвал поместья Темного Лорда и чуть дольше коптить небо…. Нотт вдруг вспомнил, как удивилась Джинни, узнав, что кому-то удалось спастись. Спастись? Это вряд ли… Теперь им предстоит умереть на глазах у разъяренной толпы.
– Как? – насмешливо спросил Драко, указав Теодору на обезображенную культю.
Темноволосый слизеринец поморщился от отвращения. Нет, Тео не был брезгливым. Ему было приятно видеть юношу поверженным, но… Но Драко не был сломлен. Его лишили всего: рабыни, коей он так люто дорожил, богатого дома, положения в обществе, ноги, наконец… А он умудряется издеваться над собственными пленителями, смеяться им в лицо ухмыляться.
Симус, неподвижно стоявший позади Теодора, лишь грустно улыбнулся, с осторожностью дотронувшись до повязки, что скрывает дыру, на месте которой должен был быть его глаз. «Равноценно ли мы обменялись, Малфой? Кто бы мог подумать, что я…» – подумал гриффиндорец.
Теодор достал из кармана, что спрятан на кожаном поясе, палочку. Он нехотя взмахнул ей, рассекая спертый воздух, и произнес что-то, чего Драко не смог разобрать. Вокруг его культи собралась серебристая жижа, мгновенно образовалось нечто, похоже на ступню, только… Только вот цвет «протеза» был серебряным, металлическим. Юноша не мог разобрать в темноте.
– Считай, что это твоя последняя просьба. Забини, у тебя ее не будет, – произнес Нотт, поворачиваясь к другому пленнику.
Драко не успел ничего ответить, как двое незнакомых ему людей подхватили слизеринца под руки. Его рывком подняли с места и поволокли за собой, точно мешок… Но Малфой не желал умирать так… Он оттолкнул юношей, что так бесцеремонно подняли его с места и остановился. Смерив всех недобрым взглядом, Малфой нехотя побрел за Теодором, слушая, как нарастает ропот многолюдной толпы, ждущей где-то снаружи. Там, у выхода из пещеры, наверняка уже собрались люди, ждущие кровавого зрелища… Что ж, зрелище будет недолгим, но красочным…
========== 47 - Умри, любовь моя. ==========
Всюду слышались голоса, их было слишком много. Громкие и тихие, сиплые от криков и звонкие, точно церковные колокола… Десятки освобожденных рабынь, что желают посмотреть на оставшихся Пожирателей, прибыли по первому приглашению. Ополчение, что все это время так яростно поддерживало идеи Теодора, ждало долгожданной развязки. Каждому из присутствующих казалось, что сегодня должно произойти что-то особенное. Это не просто смерть последних из Пожирателей, нет… Это конец режима Темного Лорда, конец его правлению.
Джеки, стоявшая чуть поодаль от всех, глядела на трибуну, с которой будет произнесена громкая речь. Рядом с небольшой деревянной постройкой росло огромное дерево. Ствол его был столь широким, что пуффендуйка не могла поверить в то, что оно не самое старое из сохранившихся на свете. Девушка глядела на молодых людей, что перебрасывают через его ветви две веревки, кончавшиеся петлей. Совсем скоро она затянется на шее Пожирателей Смерти.