Ленька был в одной майке и в штанах, подпоясанных патронташем с висящим на нем ножом. Двое нар у печки были застелены толстым слоем сена, явно принесенного раньше. Я потрогал свой нож, который был не меньше Ленькиного. Он вынимался из ножен легко и свободно. Ленька заметил это движение, но никак не отреагировал. Пожелал спокойной ночи и все.
В нашем «бастионе» Гоша спокойно лежал на спине и созерцал густо высыпавшие звезды. Мне он сказал, что хотел уже идти и выручать меня. Как, он и сам не знал. Но полагал, что помощь мне может понадобиться. Он подвинулся, освобождая место на моем мешке. Я улегся на живот, еще раз проверив свою «тозовку». Гоше сказал, чтобы он постарался не спать, так как ночью можно ждать чего угодно. Он обещал, но уже через четверть часа начал посапывать мне в плечо.
Около полуночи я был вынужден толкнуть Гошу локтем, так как вдруг дверь избушки скрипнула и отворилась. Но из нее никто не вышел. Я довернул ствол, но, как и предполагал, мушки не увидел. Дверь оставалась открытой минут двадцать. Потом так же, вроде сама собой, закрылась. Гоша жарко зашептал:
— Что, если я сейчас пальну прямо в чердак? Пусть горит это гадское гнездо.
— Не вздумай. Провокации нам не нужны. Тогда у него будут все основания перебить нас, как рябчиков. И никто ему слова не скажет. Понятно?
— Понятно. Но уж больно нудно здесь лежать и ждать неизвестно чего.
В тишине и покое прошло еще полчаса. И тут я заметил на северо-западе странное свечение. Это было похоже на далекое зарево, но цвет его был удивительно чистый, малиновый, вскоре сменившийся бледно-зеленым, а потом розовым и фиолетовым. Позже я узнал от наших геофизиков, что в тот день на Новой Земле проводили испытание водородной бомбы, а тогда подумал, что это обычное северное сияние, как и объяснил вдруг ожившему Гоше. Светился весь северный горизонт, да так, что и мушка стала видна. И в этот момент вновь заскрипела и открылась дверь. И опять из нее никто не вышел. Правда, на сей раз я напрягся и взял дверь на прицел. Но напрасно. Через несколько минут она опять сама собой закрылась. Тревога опять была ложной.
Гоша явно разгулялся и не должен был заснуть, и я поручил ему дежурить, а сам решил поспать хоть немного. Сказал, чтобы разбудил меня, когда начнет светать. Он обещал исполнить сказанное, и я быстро задремал. Было ясно, что наш противник уже вряд ли предпримет что-либо ночью. Оставалось ждать утра и тогда брать инициативу в свои руки.
Разбудил меня он уже перед самым восходом солнца. Стоял густой туман, через который едва просматривалась избушка. Я уложил мальчишку, прикрыл его своим спальником от ужасной сырости и предложил спать, пока не придет дядя Степа. Долго уговаривать его, понятно, не пришлось.
Туман осел густой росой в девятом часу. Едва он рассеялся, из избушки вышел Ленька с ружьем. Прислонил его к стене и стал ходить вокруг избушки, что-то разглядывая на стенах и окрестных кустах. Рядом с нашим лежбищем курился небольшой костерок, разведенный уже утром Гошей, чтобы «сварить» чаю. Котелок с чаем стоял вплотную к костерку, а я сидел на «бруствере» с «тозовкой» в руках и наблюдал за эволюциями Леньки. Проходя мимо меня, он не мог не видеть, что «тозовка» заряжена, а курок взведен. Это видно именно по положению курка — он оттянут назад, а между ним и телом затвора зияет издали заметная щель.
Ленька походил, потрогал стекло в окошке, взял ружье, переломил его, заменил патроны и поставил ружье на место. Я в это время взял на прицел дятла, усевшегося на крышу, но стрелять, естественно, не стал. Это положение (Ленька возле ружья и я, прицелившийся в конек крыши) повторилось еще несколько раз. Наконец это ему, видимо, надоело, он подошел к нам и спросил:
— Так что теперь думаешь делать?
— Дождемся дядю Степу и пойдем потихоньку. Ты ж говоришь, тропа видна. — А ты?
— А я прямо домой. Пропади она, такая рыбалка. Не идет рыба и все. Разбрелись вы по всей тайге. Как теперь соберетесь и когда?
Дядя Степа как ждал этого вопроса. Он вынырнул из мокрых кустов со стороны крутого спуска в плаще с ружьем на плече стволом вниз, чтобы роса в него не попадала. За ним в связке шли лошади с неизменной Карькой впереди. Он подошел к куче седел, сум и спальных мешков, в которых спал Гоша, и спросил:
— Ну, как вы тут? Все спокойно, я вижу.
— Да, почти. А ты хорошо сделал, что наследил на дороге.
— Соображам помаленьку. А эти-то где?