— Вроде отпустило совсем. Пошли?
Мы зашли в дом, сбросили свои меха, подошли к здоровенному рукомойнику. Хозяин уже ждал там с большим вафельным полотенцем. Вымыв руки, мы уселись за тщательно выскобленный стол, а хозяин метнулся к плите, где кипело несколько немалых кастрюль. Китаец поставил перед каждым из нас по эмалированной миске пельменей в бульоне и спросил:
— Чай будес?
— Обязательно, хотя у нас есть свой. Но твой все равно лучше, — ответил Николай.
Потом уже с набитым ртом спросил:
— Сохатый, как я понимаю?
— Оннако да. Тунгусы плитассили.
— То-то у тебя всегда то тунгусы, то сам под машину попадет, а мясо никогда не выводится. А оленины нет?
— Совсем нету. Откуда?
— От тех же тунгусов, или русских. Они ведь тоже не хуже стреляют. Ладно, на обратном пути заеду, постарайся, чтоб тунгусы привезли тебе олешка. Лады?
— Как я могу за них лучацца? Будут, значит, будут. Нет, так нет.
Потом мы пили чай с ломтями пышного белого хлеба и колотым сахаром вприкуску, но последнее опять без меня. Отказываться от своей привычки я не собирался даже ради чая, заваренного китайцем по-русски. А чай был великолепен: настой густой темно-красный, ароматный, терпковатый на вкус с едва заметным «ореховым» привкусом. Хозяин, когда я расхвалил его продукт и спросил о добавках, признался, что там добавлен кипрей (иван-чай) и еще кое-какие травки, а также немного китайского чая. Основу же составлял весьма дефицитный тогда индийский чай. Напившись этого божественного напитка мы с Николаем слегка осоловели. Начало клонить в сон, а предстояло еще больше тридцати километров ехать до Епишино. И дорогу эту легкой не назовешь. Правда, мое дело пассажирское — сиди и сочувствуй водителю, какая бы там дорога ни была. Короче, заплатили мы по установленному рублю, оделись, попрощались с хозяином и вышли на площадку к тарахтящему бульдозеру. После жарко натопленной столовой мороз почти совсем не ощущался. Но это, конечно, только казалось. Когда забрались в кабину, Николай включил свет, и мы глянули на термометр, обнаружилось, что его столбик установился на двадцати двух градусах.
Я посмотрел на одинокий и вроде бы тоскливо рычащий Т-100, и спросил, имея в виду его экипаж:
— А эти-то где?
— А ты не видел? Рядом с той комнатой, где мы были, есть другая. Там кровати, там они и спят. Пока не занесло дорогу, отдыхают. А накидает снежку, опять поедут чистить.
Николай запустил двигатель, погонял его на разных режимах и включил скорость. Машина резво взбежала на взгорок и покатила по ровному участку дороги. Николай прокомментировал:
— Ну, а теперь все время вниз, к Енисею.
Это я знал и сам, так как работал в этих местах в 1958–1959 годах и ходил по лежавшей перед нами дороге. Уклон был небольшой, но машина его «чувствовала», и мотор работал без напряжения. Николай достал из «бардачка» пачку «Примы» и протянул мне:
— Задымим, пока все легко. Тут не езда, а радость шофера, если, конечно встречные не придержат. Наше время вроде вышло уже. С девяти часов движение открыто на Пит. Он с наслаждением затянулся и вернулся к старой теме разговора:
— Так твой китаец, говоришь, на победите хотел заработать в Китае? Ну, этот, который нас кормил сейчас, победитом не обойдется. У него другой интерес. Мне ребята говорили, что он помаленьку золотишко у старателей скупает, а у эвенков соболей за спирт. Хотя эти тунгусы народ хитрый и заложат его с соболями за милую душу. Конечно, через границу с таким добром он не попрется. Да и не похоже, чтобы он собирался на родину. Скорее, все здесь определит. У него тоже здесь дети. Построил себе такую «фанзу» в поселке совхоза, целый дворец в два этажа. Видел ты его?
— Нет, когда я здесь бывал, его еще не было, а сейчас впотьмах не мог разглядеть поселка как следует.
В этот момент мы увидели на горизонте покачивающиеся пятна света. Они явно приближались к нам.
— Так значит, все таки будут встречные. И не один, — отметил Николай, — А разъезд еще далеко. Ну, поедем до встречи, а там видно будет, кто вперед, кто назад.
Он нажал акселератор, увеличив скорость, а я стал ждать, когда впереди блеснут сами фары. Здесь на южном склоне гор снега было поменьше: вместо двухметровых гряд по сторонам дороги теперь тянулись менее, чем метровые. Чтобы занять Николая, я рассказал ему случай, приключившийся здесь, на Черной речке во время моего пребывания здесь в прошлый раз. Тогда медведица заслуженно и беспощадно наказала троих, как их называл Джек Лондон, чечако, то есть ничего не знающих и не смыслящих новичков. Они убили и под спиртик зажарили ее медвежонка. Итог: один сразу насмерть, второй порядком изломанный со снятым скальпом, тоже вряд ли выжил, а их начальник, техник-лесоустроитель, который и исхитрился бросить в речку бутылку, дошедшую до людей, отделался только сломанной и покусанной ногой.
— А как же она позволила убить медвежонка?
— Так он залез на сосну посреди поляны здесь недалеко, а она сильно напугалась и убежала, да, видно, недалеко, и наблюдала за ними. А когда напились и завалились спать, она пришла и навела свой порядок. Но нашли их не мы а наш северный сосед тогда, партия Озерского, точнее их старший геолог Гриша Тузлуков.
— Знаю я Озерского и Гришу знаю. Озерский работал на Кубе, а когда вернулся, поставили его первым секретарем Мотыгинского райкома. А Тузлуков теперь сам начальник партии в Ангарской экспедиции.
Все это знал и я, как и то, что наша Северная экспедиция, некогда отпочковавшаяся от Ангарской, всегда внимательно следила за происходящим в материнской. Отсюда и осведомленность Николая в тех делах, которые его, вроде бы, прямо не касались.
Над дорогой уже недалеко заблестели яркие огни фар передовой машины встречной колонны. Николай сказал:
— Та-ак, а до разъезда еще километра два. Они, груженые, пятиться не будут. А нам нужно переть до зимовья, значит. Ну, уж нет.
Когда машины сблизились, Николай вышел из кабины и пошел к встречному. О чем-то переговорил с ним, вернулся, сел за руль и, включив скорость, решительно повернул его влево. Машина уткнулась в снежный барьер и, продвинувшись на полметра, забуксовала. Николай сдал назад и повторил попытку уже с разгона. Теперь мы залезли в снег уже на метр. Еще два рывка и мы уже «по уши» влезли в окаянный снег. Николай в зеркало проверил, не выглядывает ли кузов на дорогу, потом поручил сделать то же мне с моей, правой стороны. Все было нормально и мимо нас поползла встречная колонна. Последняя, шестая машина остановилась и помогла нам выбраться из снежного плена. Николай переговорил и с последним водителем и, захлопывая дверцу, удовлетворенно проговорил:
— Все, больше не будет. В Епишино осталось трое, но они ночуют, хотят днем приехать.
Дальше мы ехали уже спокойно. Я даже задремывать стал вопреки собственным командам: «не спи, нельзя спать, разговаривай». Но разговор затеял Николай, о котором я и хлопотал в своих мыслях:
— Смотри-ка! Значит, уже подъезжаем.
Справа вместо привычного уже ельника потянулось что-то очень похожее на заснеженное поле — белое и ровное, а вдали на дороге сверкнули две красноватых точки. Они исчезли было, на несколько секунд, потом опять появились.
— Николай, что это?
— Не что, а кто. Лисица на дороге промышляет. Шофера часто выбрасывают всякие остатки харча, а она подбирает. Но это ерунда. На том берегу часто встречаем то коз, то сохатых, а перед Красноярском в степях и волки попадаются. Бывает, даже под колеса попадают, особенно поближе к весне. А эту Патрикеевну сейчас турнем.
Он прижал акселератор, машина рванулась вперед и побежала еще резвее. Скоро лисица стала уже видна в свете фар. Пытаясь убежать, она металась от одного снежного вала до другого. Наконец вспрыгнула на небольшое понижение в гряде и метнулась в сторону. Николай сбавил скорость. Тем более, что впереди появилось новое, неподвижное уже свечение на небе, все еще присыпающем понемногу снежком дорогу и все на ней.