Все становилось на свои места. Я не готов был назвать зародившееся чувство любовью, но я… я уже не мог тогда врать себе – я не хотел, чтобы Женя пропала из моей жизни. Но и вожделением назвать это было нельзя. Кто знает – что это такое? Начало начал, когда ты, каким бы разумным ни был, сколько бы ни прожил, оказываешься совершенно беззащитным перед простой улыбкой другого человека?
Сумрак зала и мелькание картинок, грохочущий звук. Хорошо, что мы смотрели мелодраму, а не блокбастер. Сидя, как подростки с ведрами попкорна, смеялись, переговаривались, то и дело соприкасаясь лбами. Иногда ее локоть задевал мой, иногда моя рука зависала в опасной близости от ее округлой коленки. Как же давно было в моей жизни что-то подобное! Другая жизнь, где я был молод, и девушка рядом дышала так же часто, как и я, предчувствуя продолжение вечера. И рядом с Женей я вспоминал, и тело вспоминало жар молодости, клокотание крови, ожидание – радости, счастья. Глупо, боже, как глупо! И снова – в который раз за эти дни, я одернул себя, приструнил: нечего было выдумывать. Я же решил – решил, что довольно таких романтических бредней. В конце концов, в моем возрасте это просто смешно.
Зажегся свет, народ уже толпился у входа.
– Ну, вот и все, – она разгладила юбку на коленях, – Вам понравилось?
– Очень! Замечательный фильм! – ответил я, хотя спроси меня тогда – о чем было кино, не вспомнил бы и не рассказал.
– Ой, как же я рада…
Мы шли между рядами, Женя то и дело оборачивалась на меня, словно ожидая от меня каких-то слов. Но я молчал и только улыбался ей в ответ.
В зале было прохладно, а на улице уже по-летнему тепло, душно.
– Прогуляемся? – предложил я, Евгения кивнула.
Мы шли по городу, кружили переулками, петляли бульварами. Разговаривали. Она рассказывала о себе и своей семье – ничего особенного: обычная семья, обычное детство, школа, институт, друзья, подруги. Я слушал Женю, а сам думал, как сказать ей, что больше не буду ей звонить, что она больше не нуждается в моих советах и что, скорее всего, если мы и увидимся, то нескоро и... и не будет больше походов в рестораны и кино, потому что… потому что просто незачем! Я справлюсь с собой, забуду ее, а ей не надо знать, что я мучился сомнениями.
– Вот мы и пришли. Я тут живу, – Женя махнула рукой вглубь двора.
Я смотрел на дом и не знал, что сказать – вот и результат долгих раздумий. Мне стало смешно – старый мужик, а робеет перед девушкой.
– Женечка, я завтра вечером уезжаю домой, в Санкт–Петербург…
– Да? – она сделала шаг ко мне и смотрела, ожидая… Чего? Я не знал, и размышлять ни сил, ни желания не было.
– И… я вот что подумал, вы замечательно справились с кризисом и, надеюсь, больше такого не допустите.
– Спасибо…
– Подожди… Так вот, я думаю, что достаточно вам…
– Мы же на «ты».
– Прости, да. На «ты». Хватит тебе передо мной отчитываться. Если, вдруг, что-то случится, ты, конечно же, можешь позвонить, посоветоваться… но если только сама захочешь.
Она резко отвернулась.
– Я поняла, я все поняла, – она снова повернулась и улыбнулась. Тогда я не заметил, что улыбка получилась кривоватой, будто через силу. – Вы больше не будете звонить?
– Нет, отпускаю тебя на волю.
Она что-то пробурчала, сейчас мне кажется, это было что–то вроде: «А если я не хочу?». Я переспросил, но она не ответила, тряхнула волосами, нахмурилась.
– Тогда до свидания? – и протянула ладонь, – или, правильнее, прощайте?
– До свидания. Я все же буду появляться… иногда, – ответил я, взяв ее ладонь в свою. – Мы же друзья?
– Друзья? – чему она удивилась?
– Друзья! Ты можешь всегда на меня рассчитывать! – я оставлял для себя и для нее призрачную ниточку-надежду, возможность придумать предлог и созвониться. Малодушие? Конечно.
– Спасибо.
Мы попрощались, но она не торопилась высвобождать свою руку и уходить, а я не торопился отпускать ее. Так и стояли.