И снова ежедневные заботы, и снова круговерть дел, вроде не особо важных, вроде привычных и выполняемых зачастую на автопилоте, но отнимающих столько душевных и физических сил. Проходили недели, мелькали понедельники и пятницы. Я звонил в Москву сыну, но мы больше не говорили о личных делах – не до того было. Несколько раз я беседовал с Женей, и после таких разговоров мое настроение резко подпрыгивало вверх – непонятно, отчего и почему, а потом стремительно падало вниз, в провал черной тоски, но я старательно не придавал этому значения. Так прошло около месяца, в разгаре было лето – жаркое, дождливое, с постоянными грозами, рокочущими над городом.
Мне опять предстояла поездка в Москву. В этот раз я хотел бы сократить ее до минимума, обернуться за один день, да не получилось. И в первый же свой визит к Вадику я натолкнулся на Женю.
Она стояла в холле, с многочисленными папками, заботливо перебирала их, по сторонам не смотрела.
– Здравствуй, – сказал я, подходя к ней. – Вот и снова встретились.
Она вздрогнула, но головы не повернула. Стояла, глядя испуганно перед собой, потом только медленно повернулась:
– Здравствуйте, зачем вы приехали? – и, испугавшись своих слов, тут же, – Ой, простите, вы к Вадиму? Он еще не вернулся с переговоров.
– Я знаю, я подожду. Можно? – мы зашли в лифт. Она кивнула:
– Конечно можно. Я сделаю вам кофе. Американо?
– Да, Женечка, спасибо.
Я бесцеремонно расположился в кабинете сына. Женя появилась через минуту – с подносом.
– Вот, как вы любите. Наши секретарши не умеют варить кофе. Уж я бьюсь с ними, бьюсь. Я бы подумала, что они нарочно – меня тут недолюбливают, но они Вадику… Вадиму Анатольевичу тоже дрянной кофе делают, – она поставила поднос на столик, убрала журналы, разбросанные на нем, старательно избегая встречаться со мной взглядом.
– Может, выпьешь кофе и ты? Мне одному грустно, – мне только лишь хотелось насмотреться на нее вдоволь.
– Хорошо, – сказала она, подумав секунду. Ушла и вернулась с еще одной чашкой.
– Как ты тут жила?
– Обычно, – она отпила из чашки, посмотрела в сторону, а потом прямо мне в глаза, – а вы?
– Тоже обычно. Дела, бизнес, работа. Ты не звонила, и я решил, что все у вас в порядке.
– Да, я уже хотела…
– Что?
– Нет, ничего, глупости. У нас действительно все хорошо идет. Вадим Анатольевич авантюрен, но я, обжегшись, теперь осторожна до невозможности. Мы так хорошо уравновешиваем друг друга.
– Команда?
– Надеюсь.
Хорошо, что можно было беседовать о работе, не опасаясь, что разговор примет личный характер. Я, вот удивительно, не был готов к встрече с Женей, почему-то надеялся, что мы разминемся, что каким-то образом не пересечемся. Возможно, просто мыслей о ней не хотел допускать. И прав был, потому что – стоило мне ее только увидеть, как моя уверенность пошатнулась и рассыпалась.
Вадим ворвался в кабинет, радостно поприветствовал меня, поблагодарил Женю за то, что не бросила меня на произвол судьбы. Женя кивнула и выскользнула из кабинета, а мы с сыном погрузились в деловые вопросы. Просидели над документами дольше, чем хотели, и Вадик, видя, что время к шести, всплеснул руками и, причитая, унесся на очередную деловую встречу.
Я остался в его кабинете. Заглядывали сотрудники – ойкали, здоровались, кто-то приносил документы, кто-то стонал по поводу отсутствия Вадима и невозможности решить свой вопрос, и только Женя не приходила.
Постепенно в офисе становилось все тише, все спешили по домам, и вот тогда-то, в самом конце рабочего дня, появилась она.
– Простите, Анатолий Сергеевич, не отвлекаю? У меня один вопрос. И я воспользуюсь тем, что вы тут. Поможете? – она положила передо мной лист, испещренный цифрами.
– Конечно, сейчас разберемся.
Вопрос был, в принципе, пустяковый – оборудование в лизинг. Все несколько раз обговорено, о чем я и сказал Жене. Она возразила – появились новые обстоятельства, я внимательно стал изучать принесенные ей бумаги. Мы просидели минут двадцать за столом, но было ужасно неудобно передавать туда-сюда документы и мы переместились за столик, на диван. Она сидела в миллиметрах от меня, я чувствовал запах ее духов – терпкий, теплый, волнующий. Всего одно движение, половина движения и я мог коснуться ее, я мог повернуть голову – всего чуть-чуть и мои бы губы оказались совсем рядом с ее щекой. И именно поэтому я сидел, как истукан, боясь пошевелиться – чтобы не разрушить наше хрупкое единство, чтобы не испортить все ненужным жестом.