– Вы, Евгения Владимировна, удивительно выросли, как специалист.
– Под вашим чутким руководством.
– Спасибо на добром слове.
– И вам…
Господи, как близко она была! Опасно близко!
– Уже поздно, – я и не заметил, что мы проговорили больше часа.
– Да, но…
– Давайте продолжим завтра? Вечером. Утром и днем у меня дела, а вечером я могу зайти, сюда. Или, если хочешь, можем воспользоваться конспиративным «Зеленым шумом», – я сам ужасался своим словам, но так приятно, так прекрасно, так сумасшедше-здорово было знать – я увижу ее завтра!
– Наверное, лучше сюда… Или нет, давайте в «Шуме», у меня тоже дела, надо до банка доехать.
– Хорошо, тогда часов в семь?
В семь.
– Я провожу тебя?
Она уже поднялась, собрала бумаги.
– Нет, нет. Спасибо, не надо, – и поспешила уйти.
И больше, как я ни пытался, на работе сосредоточиться не получалось. Я не витал в розовых мечтах-видениях, и мысли, вроде, не мешались в кучу, но было такое странное ощущение, словно я пробежал много километров по пустой, скучной дороге, и наконец-то вывернул на нужную улицу.
5
Мы столкнулись у входа в ресторан, оба почувствовали неловкость, я-то уж точно, да и Евгения выглядела взвинченной и как ни старалась скрыть этого – не получалось. Не знаю, может я выдумываю, но мне кажется, именно тогда, в тот памятный приезд я начал чувствовать Женю, как не просто родного и близкого человека – не было между нами ничего, что бы сблизило, а именно как неотъемлемую часть себя. И если бы я обратил внимание на то, с какой легкостью заметил ее настроение! Если бы позволил себе чувствовать её… Но нет, я не задумывался тогда об этом. Странно, как умело я избегал ненужных размышлений, как умело я закрывал глаза на очевидные вещи!
Мы прошли за наш столик – Женя так и сказала: «Давайте сядем за наш столик», и так порадовала меня эта простая фраза! Появилась «наша» официантка, обслуживающая нас прошлый раз. Я уговаривал Женю взять что-нибудь посерьезнее салата из руколы, официантка горячо меня поддержала, и в результате мы сошлись на кофе и блинах с семгой. И мы снова беседовали о кино, потом плавно перешли на обсуждение других тем, совершенно позабыв, что послужило поводом для встречи.
Я, стыдно признаться, из кожи вон лез, чтобы развеселить Женю. Я рассказывал забавные истории, я махал руками, я разве в пляс не пустился. Женя поначалу только улыбалась, потом улыбка стал шире, и в конце концов она заливисто засмеялась, закидывая голову и прикрывая рот руками. Мне и сейчас она часто снится именно такой – смеющейся. Во сне я тяну к ней руки, чтобы коснуться ее щеки, провести пальцами по ее шее до крахмального ворота блузки, расстегнуть верхнюю пуговку, но каждый раз Женя меня опережает, как и тогда, в ресторане, легко пробегается по бусинам-пуговичкам, расстегивает две или три, мотает головой, освобождая из строгого пучка волосы, и они льются на ее плечи… «Жарко», – говорит она, а я смотрю на нее завороженно и только киваю. Жарко, очень жарко, невозможно жарко…
Мы, наверное, и не вспомнили бы – зачем пришли сюда, и вечер получился бы другим, если бы не Женин телефон. Как только мы сели за стол, она тут же положила мобильный рядом с собой. И вот когда блины были доедены, кофе допит, а я был готов на безрассудства, эта мерзкая штуковина начала трезвонить. Женя моментально поскучнела и сбросила вызов, но, видимо, кому-то было жизненно необходимо дозвониться, и телефон затрезвонил снова, Женя снова сбросила вызов, выключила звук и сделала вид, что ничего не происходит, но вечер уже потерял все свое очарование. Телефон елозил по столу, нервно вибрируя, стремясь привлечь внимание хозяйки, а Женя старательно избегала смотреть на него…
– Мне кажется, надо ответить, – сказал я резко.
– Нет, ерунда.
– По всей видимости, ваш молодой человек обеспокоен?
Зачем я сказал это? Зачем? Я не имел права ее ревновать, не имел права обижаться. Я не должен был никак реагировать на это, разве не так? Какое мне было дело – кто хочет поговорить с Евгенией, какое дело – с кем не хочет говорить она? Может, поссорилась со своим бойфрендом, а может, ее любовник ревнив и не может понять, почему его подруга не с ним? Мало ли было объяснений этим звонкам, и разве хоть одно должно было причинять мне такую боль? А мне было больно, словно под дых ударили. Чего греха таить – мне было больно и обидно. Одно дело, когда воображаемый ее приятель существует в каком-то параллельном измерении, и ты только догадываешься, что он есть. Совсем другое – смотреть на женщину, которую ты… нет, не любишь (я же не любил ее тогда, еще не любил), но которая тебе уже дорога.