Я бросил вытирать тарелки, обнял дочку за плечи:
– Не надо тебе об этом думать. Не надо. Я все решу, все наладится…
– Когда? Сколько ты будешь еще так?
– Ты у меня такая славная…
– Пап, не уходи от темы.
– Не буду я с тобой об этом, Ирин, ты уж прости. Все не так просто, как кажется, – я тщательно подбирал слова, боясь обидеть и оттолкнуть ее.
– Я знаю, – она неловко поцеловала меня куда-то в подбородок. – Ну реши как-то это…
Я только сильнее прижал ее к себе.
Ирина была права – безусловно. Надо было что-то решать, тянуть дальше было все сложнее. И если поначалу я убеждал себя, что наши частые встречи с Женей (она приезжала пару раз в неделю и подумывала совсем переехать в Питер – на работе ей предлагали возглавить местный филиал) засушат нашу любовь, выжмут её досуха, не оставляя ничего, но оказалось все с точностью до наоборот: Женя прорастала в меня, метастазами в душу, и я уже не мог без неё, она стала для меня больше, чем наркотик для конченого наркомана, она стала моим воздухом. Я не признавался ей в этом – страшно показать кому-то свою слабость, я себе-то признался в этом не сразу. С каждым днем возвращение домой и беззаботный вид давались мне все с большим трудом. Я задыхался в просторной, вычищенной до блеска квартире, у меня сводило скулы от скучных одних и тех же разговоров за ужином, я ненавидел выходные и мелкие делишки, которыми приходилось заниматься вместе с Аней.
Я так много написал, а на самом деле, все можно свести к одному предложению: с Аней я был стариком, с Женей – молодым, и отказываться от своей молодости было в сто раз сложнее, чем от любви.
Я никогда бы сам не отважился на решительные шаги, но мне помог (если тут применимо слово «помог») случай.
Я даже не вспомню – который раз приехала Женя в мой город. Я, как обычно, встречал ее утром на вокзале. Погода была истинно питерской и абсолютно ноябрьской: пронзительный ветер и ледяная крошка, серое низкое небо и режущий глаза свет. Женечка вышла из поезда, закутанная шарфом почти по глаза, а когда я хотел поцеловать ее, отстранилась и просипела:
– Не надо, я заболела, похоже…
– Ты же не болеешь никогда? – я забрал у нее сумку, взял под руку.
– Ну вот видишь, болею, оказывается. Пару дней назад у нас офис слег почти в полном составе, а вчера, я в поезд садилась и мне как-то стало не по себе, а сейчас... – она закашляла.
– Тебе надо к врачу.
– Ерунда! – чихнув, заверила она меня, – банальнейшая простуда. Пройдет через пару дней.
– Не ходи сегодня на работу.
– Шеф мне голову открутит. У нас аудит сегодня заканчивают, никак нельзя не пойти. Ты что…
– Здоровье, знаешь ли…
– Дороже. Знаю, но я на эту работу очень рассчитываю. Нет, не могу. Сейчас в душик, таблеточки, кофеек и буду как новенькая.
Я проводил ее до двери квартиры и уехал – дела, заботы. К шести вечера, не дождавшись ни одного сообщения и не дозвонившись до Жени, я приехал к ней. Женечки не было дома. Я заволновался не на шутку и пока ждал ее – час, не меньше – поминутно терзая телефон, передумал и перебрал всевозможные ужасы, и когда наконец-то открылась дверь, и Женя фактически упала мне на руки, я одновременно испытал облегчение и страх.
– Женька, ты как?
– Все нормально, Толь, иди, тебе домой… Прости, не звонила, там мы… сидели, сидели… никак было…
– Да какой домой? Ты на ногах не стоишь.
– Ничего, мне просто надо поспать, – она, пошатываясь, шла в комнату, на ходу сбрасывая с себя одежду. Расстегнула пиджак и опустилась в кресло, – уф, жарко…
– Да ты горишь! – я помог ей стянуть сапоги, забрал из рук шарф, отбросил в сторону и губами дотронулся до лба. У Жени был сильный жар – и без термометра понятно.
– Ну, температура, ерунда.
– Не ерунда. Где у нас водка?
– У нас? Не знаю.
– Раздевайся!
– Не могу…
Я бестолково суетился – искал водку, ведь помнил, что как-то привозил в дурацкой сувенирной коробке, подарок от какого-то поставщика, но куда поставил? Водка нашлась в дальнем углу кухонного шкафчика с приправами. Женька вяло протестовала, пока я раздевал и укладывал ее, а я пытался шутить: