– Нормально, шеф сжалился и поскольку сам свалился с гриппом, то в честь этого разрешил мне прийти на работу аж к трем. Добрый барин, правда?
– Может не пойдешь?
– Ага, и меня вышибут с работы в пять минут. Дай яблочко!
– Подожди! Немытые! – отнял у нее яблоко, вымыл и сунул в руки.
– Жень… ты вчера не бредила?
– Когда говорила, что укушу? Или что на работу плевать?
– Когда говорила, что ничем не жертвуешь.
Она надкусила яблоко, пожевала с задумчивым видом:
– Нет, не бредила. Помню все точно. Я даже помню, что проснулась, когда ты уходил и было что-то около трех утра. Я еще подумала, что жена тебя придушит.
– Ты бы хотела со мной жить?
Она так и застыла, поднеся яблоко ко рту.
– Вот сейчас я брежу, и у меня слуховые галлюцинации. Что ты сказал?
– Ты хочешь со мной жить?
– А жена?
– Женя, – я сел рядом, – давай сейчас о нас с тобой. Я приму любой твой ответ, я же… ты просто скажи, если я уйду… из семьи, то ты…
Она положила яблоко на стол, встала, походила по кухне, подошла ко мне сзади, обняла за шею.
– Ты же не уйдешь, сам знаешь, зачем спрашиваешь? Это что, проверка на вшивость? Или тебе хочется дополнительных гарантий? Я не понимаю…
– Это не проверка. Я устал жить на два дома. Я хочу остаться с тобой, но я не знаю, как ты на это посмотришь… – я поймал её ладонь, прикоснулся губами к пальцам.
– Если честно, я поверить не могу, что ты мне это предложил…
– Ты мне так и не ответила.
– Я люблю тебя, какие тебе еще нужны ответы?
14
Сегодня я, посмотрев на седого старика в зеркале, не выдержал и поехал в парикмахерскую. Парикмахер – истинный литовец, невозмутимый, с поджатыми тонкими губами и белесыми глазами, только слегка повел бровью, глядя на то безобразие, которое творилось у меня на голове, да и на лице. Через час с небольшим я вышел на улицу другим человеком: так непривычно – короткая стрижка и гладковыбритые щеки. Я то и дело дотрагивался до подбородка и, словно юная барышня, с любопытством рассматривал себя в витринах магазинов. Прогулялся по городу – день выдался чудесный, теплый и даже вредный ветер сегодня был дружелюбен. Я зашел в ресторан и нормально поел: с удовольствием вгрызался в сочный бифштекс, смаковал красное вино, выпил малюсенькую чашечку крепчайшего эспрессо и заказал еще одну. Посидел, с интересом рассматривая людей – живых людей.
Моя жизнь, я сам не заметил как, оказалась населена призраками прошлого. Я спорил с ними, говорил то, что хотел сказать когда-то, объяснял, пытался понять – что думали и чувствовали они. Я так погрузился в свою работу – в перенесение на бумагу своих и чужих характеров и переживаний, что не заметил, как отвык от нормальных, живых людей, от нормального общения. Пока еще я не чувствовал неудобства – мои призраки вполне устраивали меня, но тут, в ресторане, я впервые задумался – а что будет, когда моя история будет рассказана? Что дальше? Мемуары? Смешно – вся моя жизнь, за исключением одного года и еще пары-тройки событий, без труда уместится в несколько страниц казенной характеристики из отдела кадров. Выдумывать других героев ради собственного развлечения? Я не умею, я пишу только о том, что пережил сам. Что будет со мной дальше? До сего дня я об этом не задумывался: я жил тем, что писал и казалось, впереди еще много страниц и переживаний, но сейчас я вижу, что еще чуть-чуть и история моя будет дописана. Что тогда останется мне? Перечитывать написанное? Снова казнить себя, ругать и думать о том, что столько было возможностей все изменить, поступить не так, как поступил, а правильно?
Сегодня впервые я понял, что не выдержу этого, не выдержу: не смогу жить так всегда – каждый день просыпаться и засыпать в одиночестве, гулять до моря, возвращаться в пустой дом, иногда ездить за покупками и читать днями напролет. Если и есть ад, то он выглядит именно так. Нет там ни кипящей смолы, ни костров с гигантскими сковородками, там у каждого свой отдельный маленький домик с ухоженным садом и бескрайнее, как море, серое, спокойное, вечное одиночество.
Паника – самое подходящее слово для состояния, которое я испытал в ресторане. Сытый, выбритый и причесанный, с виду такой благополучный пожилой джентльмен, я трясущимися руками вытащил мобильник и… я не знал, куда и кому позвонить. Ане? Жене? Вадиму? Ирине? Я не имел права лезть в их жизнь, напоминать о себе. Если бы они хотели услышать меня – позвонили бы сами, а вот так – как побитая собака, ластиться к хозяину, униженно вымаливать крохи внимания, надеясь, что страх одиночества хоть на время отступит? До этого я пока не дошел, но еще вопрос – насколько меня хватит.