В самолете, зависнув между небом и землей, между прошлым и будущем, я уже точно знал, что возврата к привычной жизни нет, и как я ни пытался изыскать возможности вычеркнуть прошедший год из своей жизни – этих возможностей не было. Я побоялся начать новую жизнь с Женей, но и оставаться рядом с Аней и детьми я уже не мог и не хотел. И пришла спасительная, как мне тогда казалась, мысль об одиночестве. В тот момент, когда пассажиры лайнера весело орали на весь салон «В лесу родилась елочка», и их фальшивое пение резало слух, когда сидящие рядом раздражали неимоверно, а одно воспоминание, что придется день изо дня видеть и слышать Анну, убивало, вот тогда одиночество представлялось мне чем-то очень заманчивым. И еще… подспудно я верил, что как только Женя узнает, что я все же отважился и ушел от семьи, она сразу же приедет ко мне.
Я сказал Ане, что ухожу, только открыв дверь в квартиру. Анна сначала не поняла, переспросила, а потом зарыдала, запричитала, но мне было уже все равно. Все мои эмоции и чувства остались там, в том сквере, где мы говорили с Женей, я был пуст, и ни жалости, ни сочувствия от меня было не добиться.
– Куда ты? К ней? – кричала Аня. – Она не любит! Разлюбит! Бросит! Я не пущу!
– Не кричи… Я еду один, в дедовский дом.
– Перед новым годом? Ты сошел с ума! У тебя и визы нет.
– Есть. Финская.
– Что ты выдумал? Один, зачем? Новый год послезавтра! Дети приедут!
– Ты знаешь, Вадик меня сегодня уволил, без выходного пособия. Он стал крутым бизнесменом, того и гляди, станет олигархом, – я бросил в сумку свитер, – ты знала, что он переписывает на тебя акции?
– Нет, Толь, я ничего не понимаю… – Анна, оттирая катящиеся по щекам слезы, села на диван и прижала брошенный мной свитер к груди. – Он давно, когда в последний раз приезжал, взял мои документы, сказал там что-то надо оформить, я вникать не стала.
– Если коротко – ты теперь обеспеченная женщина, более чем, а я у тебя могу быть на содержании. Вадик только не учел, в какой стране я жил, не учел, что мы все всегда ждали, что государство может в любой момент нас ободрать, как липку.
– Толь…
– У меня, ты ему передай при случае, накопилось кое-что, так, не очень много, но мне хватит.
– И ты решил уехать с ней… Все-таки все дело в ней!
– Дело не в ней, и не в тебе, Анют, дело во мне. Я слишком многое сломал, понимаешь? Я все сломал, и мы не склеим семью. Не будет семьи, пока я тут. Я уеду и, возможно, все как-то образуется. Иначе… иначе дети перестанут сюда приходить, и ты меня возненавидишь.
– Нет, Толя, я люблю тебя, я не вспомню, что ты… У нас же все наладилось!
– Не ври себе, Ань, не надо, это дорога в никуда.
– Я не…
– Мы оба знаем, что ничего не наладилось. Ты что, думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь?
– Толь… я не смогу без тебя, не смогу! Я…
– Сможешь, Ань. Ты ничего с собой не сделаешь – ради детей. Ты лучше, чем я, ответственнее. Дети тебя любят, скоро внуки появятся. Сможешь без меня, пройдет время, и поймешь, что без меня будет… проще.
– Я не хочу проще!
– Так будет лучше.
– Когда ты уезжаешь? Сейчас? – и, всхлипнув, Анна снова зарыдала, хватаясь за сердце.
Я сел рядом, и она, схватившись за меня, припала всем телом ко мне и плакала так горько. Я неловко достал из кармана мобильник:
– Ир, приезжай, матери плохо, – сказал, не дожидаясь, пока Ирина задаст вопрос.
– Хорошо, папа, – голосок напуганный.
Прилетела через минут двадцать, и как смогла так быстро через пробки?
Я плюнул на сбор шмоток – мне в принципе, не так много надо, если что – куплю на месте.
– Ты куда? – спросила Ирина, стаскивая сапоги, – уезжаешь? Что случилось? Ты решился? Ты к ней?
– Ты обо мне слишком хорошего мнения. Я уезжаю один. А ты, вот что, с Вадимом поговори, пусть он тебе все расскажет, всю правду, а потом ты решишь, хочешь ты со мной общаться или нет, хорошо?
– Папуля, ты меня пугаешь!
– Я тебя попрошу – присмотри за матерью и… то, что Вадим расскажет, маме знать не надо, это для нее будет слишком.
– Может ты сам?
– Нет, Иринка, я трус, сегодня я в этом еще раз убедился, я не смогу такое тебе рассказать, а Вадька у нас смелый, он сможет.
– Папа, – она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, – как же ты, папа? Куда?
– В дедовский дом, все со мной в порядке будет, иди. Иди к маме…
Она сделала шаг к комнате, потом обратно ко мне, будто не знала – что важнее сейчас, а потом все же побежала к Ане.
Вот и все, моя история почти рассказана, что еще добавить? Я долго, муторно добирался до этого дома, проведя на таможне, на которой в честь праздников царил настоящий хаос, почти целый день. Когда я вошел в сырой, холодный дом, я чуть было не повернул назад – так тоскливо мне стало, но я был слишком уставшим, и, едва затопив камин, уснул.