— Вставай.
Разоблаченный встал и начал счищать грязь с рубашки. Даже здесь ему не изменила аккуратность.
— Зачем ты это сделал?
Вестр не отвечал.
— Тебя заставили?
— Никто меня не заставлял.
Он весь дрожал от холода. Тетя Федора сняла с себя платок и набросила ему на плечи:
— Укройся. В такую погоду дите в одной рубашке посылать — надо же!
Вестр неожиданно сорвал с себя платок и бросился бежать. Сережа было рванулся за ним, но Ванюк его удержал:
— Не стоит.
— Но он же вор! Надо его проучить!
— Ты «Педагогическую поэму» Макаренко читал? Там похуже воры были. А потом из них настоящие люди получились.
— Тоже мне Макаренко нашелся, — сплюнул с досады Сережа. — Зря только со свиньями сидели. Даже по шее нельзя надавать.
— А «А ну-ка, девушки!» уже, наверно, кончились, — вздохнула тетя Федора.
Утром отца Вестра Максима Ивановича вызвали в правление. Председатель коротко известил его о ночном происшествии. Максим Иванович сделал большие глаза:
— Мой сын крадет поросят? Да быть этого не может!
— Пойман с поличным на месте преступления.
— Тогда, конечно, нельзя не верить. Но почему же я не знал, куда он шляется по ночам?
— Вот это-то и странно…
— Ничего не странно: тружусь от зари до зари на благо колхоза.
— Колхоза ли?
Максим Иванович сделал оскорбленный вид:
— Я, Василий Прокопьевич, попрошу. А то ведь недолго и жалобу написать.
— Ох, Максим Иванович, Максим Иванович, — покачал головой председатель, — я-то твои проделки знаю… Не доведет тебя до добра жадность. Но с тобой все ясно, а сынишку твоего мне жаль. Способный, говорят?
— Талант, математик, — заулыбался Максим Иванович. — А жалобу я все-таки напишу. И как я оскорбленная личность, то вы за это ответите, товарищ председатель.
— Ладно, ступай, «оскорбленная личность», — сказал, багровея от гнева, Василий Прокопьевич. — И помни: душу калечить ребенку мы не дадим!
— И это запишем, — сказал Максим Иванович. — Как есть это называется вмешательством во внутренние… Ухожу, ухожу, — поспешно закончил он, увидев, что председатель встал со стула. — Не трудитесь меня провожать, Василий Прокопьевич…
Пятясь задом, Максим Иванович вышел из кабинета. На улице он нахлобучил шляпу и с достоинством направился в школу. Вестру он еще утром приказал быть там.
— Но ведь меня теперь все будут дразнить воришкой, — плакал сын, — и из пионеров, наверно, исключат.
— Пусть попробуют, — успокаивал отец, — жалобами замучаю. У нас молодежь воспитывать обязаны. Об этом во всех газетах пишут.
В школе, конечно, уже тоже знали о том, что произошло на свиноферме. Шестой «А» бурлил.
— Исключить его!
— Объявить бойкот!
— Дать карикатуру в «Прожектор»!
— А может, просто темную устроить?
Последнее предложил Палля. Он вдвойне был сердит на Вестра за то, что тот попался как раз в тот вечер, когда они с Гришей отказались дежурить.
— Как думаешь, Ванюк? — заискивающе спросил он у председателя совета отряда, который сидел, насупившись и подергивая свой хохолок. Пожалуй, только он да еще, естественно, сам Вестр не принимали участия в этих дебатах.
— Думаю, ты сказал глупость, — резко ответил Ванюк.
Прозвенел звонок, и вошла Марьиванна. Веки у нее припухли, а бледное лицо тщательно припудрено. От ребят это, конечно, не ускользнуло.
— Плакала, — прошептала Маюк на ухо Тане, и на глазах у обеих девчонок навернулись слезы.
— А где Лариван? — сухо спросила учительница.
— Он уже второй день не приходит в школу, — сказал кто-то.
— Так… Ванюк, пойди узнай, что с ним.
— Сейчас? — встал Ванюк.
— Да. Санюк, ты тоже пойди с ним. Там маленькие дети могут быть одни. Ты тогда останешься с ними, а Лариван пусть идет в школу. Ему надо английский исправлять.
— Хорошо, — тихо ответила Санюк.
— Ну, а теперь, — Марьиванна обвела глазами притихший класс, — я хочу сообщить вам: в школе только что был отец Вестра. Он просит поручиться за вашего одноклассника перед правлением и не передавать его дела в милицию. Лично я согласна. А вы?
— Мы тоже! — поднялся лес рук.
Глава одиннадцатая
БЕГСТВО
Из дома Петровых раздавались громкие голоса. Ванюк и Санюк нерешительно остановились возле калитки.
— Ты стой здесь, я один зайду, — отрывисто сказал он.