— Мне еще работать, — отвел глаза Краснов.
— Ты с ним работать собираешься?! С ним?! — Эдик ткнул пальцем в Шантеля. — Да тебе конец без нас!
— Когда же это кончится! — Коля забегал по студии взад-вперед. — Когда? Я так работать не могу!
— Кокоша, успокойся, — встряла Фиса. — Послушай Эдика.
— Да ты-то здесь откуда? И вообще ты-то здесь при чем? Ты кто? Еще и советы даешь! Не могу работать!
— Коля, иди в «аквариум», — посоветовал Шантель. — Ребята уже уходят.
— Мы-то уйдем! — Парни и молчаливая Леля дружно направились к выходу.
Когда хлопнула дверь, в воздухе повисла напряженная пауза.
— Давай за пульт, — скомандовал Шантель звукоинженеру.
Минут пять Коля пел. Шантель уже подумал, что все благополучно закончилось, теперь дело пойдет. Коля посмотрел вопрошающе: «Ну как?» Лев Антонович кивнул: отлично, давай дальше. Но тут очнулась Фиса:
— А мне не нравится!
— Да кто ты такая?
— Не нравится, и все тут!
И девчонка принялась делать Коле какие-то знаки. Тот, все еще не снимая наушников, посмотрел на Шантеля. Лев Антонович кивнул: продолжай, мол. Фиса громко крикнула:
— Коля! Мне плохо! Иди сюда! Здесь так душно! Я ж беременна! Я сейчас в обморок упаду! Ой!
— Он не слышит, — сказал Шантель. И пошире открыл окно.
Оттуда потянуло холодом. Солист снял наушники, вышел из стеклянной кабинки:
— В чем дело?
Инженер замер за пультом в ожидании, переключив пока запись на другой цифровой магнитофон. В студии их было несколько. Шантель хотел сказать ему, чтобы выключил совсем, но тут Фиса неожиданно заявила:
— Мне кажется, что эту песню надо петь вдвоем. Про любовь же.
— Так, — сказал Шантель. — Началось.
— Фиса, может быть, ты поедешь домой? — спросил Коля.
— Еще чего! Сказать ничего нельзя, да?
Звукоинженер посмотрел на Шантеля:
— Я пока выйду, Лев Антонович? Покурить?
— Иди, — кивнул тот.
Когда они остались втроем, продюсер попытался образумить девицу:
— Давай покончим с этим раз и навсегда. О карьере певицы и не мечтай. И не трогай парня, ты его угробишь. Хочешь хорошо жить и шмотки дорогие покупать — лучше не трогай Кольку.
— Лев Антонович, это уже мое дело, — нервно сказал Краснов.
— Я пойду в комнату отдыха, послушаю запись, — усмехнулся Шантель.
Дверь он за собой прикрыл, но наушники надевать не стал. Пока не услышал первую фразу:
— Я не могу на тебе жениться, Фиса. Не могу.
Последовавшую за этим бурную сцену выяснения отношений Лев Антонович слушать не желал. И вернулся к магнитофону. Щелкнул тумблером и принялся прослушивать запись. Наушники он снял через пять минут. Ему показалось, что хлопнула входная дверь. Шантель подождал немного, потом заглянул в комнату, поежился. Сквозняк. Да, именно сегодня все должно закончиться…
И закончилось. Теперь Фисы в комнате нет…
На улице раздался оглушительный визг. Кричала насмерть перепуганная женщина:
— Ой, мамочки! Мамочки, мама!
Двор был глубокий и холодный, словно колодец с ключевой водой. Многоэтажные дома почти смыкались, поэтому любой звук, отраженный и усиленный их стенами, разносился далеко-далеко.
— Ой, мамочки, мама!
Шантель осторожно выглянул в окно. Внизу лежала кучка какого-то тряпья, из нее торчали четыре сломанные спички. Лев Антонович попятился.
— Ну что, разобрались? — негромко спросил вернувшийся звукоинженер. — Лев Антонович? Что случилось?
— Там, — хрипло, пытаясь справиться с собственным голосом, сказал Шантель. И повторил, кивнув в сторону окна: — Там…
Парень подошел, глянул вниз:
— Да это же… Неужели Фиса? Лев Антонович?
— Звони…
— Что?
— В полицию звони. Она сама упала, понял? Сама.
И тут в комнате появился Олег:
— Лев Антонович, я… Что-то случилось? Мне показалось, на улице кричали.
— Ты разве не ушел? — тупо спросил Шантель.
— Я спустился на этаж ниже, стоял, курил.
— Ты же не куришь.
— Ну, думал. Насчет того, что с нами будет дальше. Эдик с Вектором и Леля вниз спустились, а я… Надо бы поговорить.
— Потом. Фиса выпала в окно.
— Как это выпала?!
— Ты Колю не видел?
— Слышал, как лифт на верхнем этаже остановился. Минут пять назад.
— Где же он? Где?! А? Что теперь будет?!
— Я звоню, — достал мобильник звукоинженер. — Или вы сами?
— Погоди. Дай сообразить. — Шантель нервно вытирал взмокший лоб, хотя комната уже проветрилась основательно, и теперь здесь стало прохладно. — Да, я сам.