Ледневич стучать не стал. Но с тех пор в курилку заглядывал редко. А когда заглядывал, то уже помалкивал. Ребята думали – поумнел. А он просто затаился. И вот теперь мстит, как только может. Потому что власть появилась.
До последнего времени Владимиру как-то удавалось избегать открытых стычек со своим недругом. Но, ясное дело, долго это продолжаться не могло.
Как и следовало ожидать, комэска полностью поддержал своего прихлебателя. Более того, еще и от себя лично добавил. И превратился младший лейтенант Пономарев в «вечного» дежурного…
Минула неделя, за ней другая, третья, а Владимир так и бегал вдоль старта с флажками, как гусь с подрезанными крыльями по хозяйскому двору. А в небо – ни-ни.
Летчики его уже не подкалывали. То ли привыкли, то ли жалели по-своему.
Когда из полка прилетел связной У-2, Владимир, как и положено, стоял на старте. Увидев вылезающего из самолета военкома полка, он вдруг понял, что это его единственный шанс вернуться в небо.
Военный комиссар двадцать второго истребительного авиаполка двадцать третьей смешанной авиабригады Забайкальского военного округа старший политрук Калачев слыл человеком строгим, но справедливым.
До армии он жил в Ленинграде и работал слесарем на заводе «Красный путиловец», том самом, знаменитом Путиловском заводе, рабочие которого брали Зимний дворец в далеком семнадцатом году. Рабочая закалка осталась у Калачева на всю жизнь.
По комсомольской путевке он поступил на учебу в Ленинградскую военно-теоретическую школу ВВС, а в декабре тридцать четвертого окончил военную школу летчиков в городе Энгельсе, что на Волге.
Службу Калачев знал. Потому что прошел все ступени служебной лестницы. Был младшим, а затем старшим летчиком, командовал звеном, потом был заместителем командира истребительной эскадрильи.
Красная комиссарская звезда на рукаве появилась у него совсем недавно. Военкомом полка его назначили всего три месяца назад. При этом был учтен и большой партийный стаж, и настоящий командирский авторитет, который, несмотря на молодость, а было ему всего двадцать восемь, Калачев уже успел заработать.
За дело он брался круто и спуску никому не давал. Летчики очень быстро признали вожака в этом невысоком, но крепком блондине со стальным взглядом.
Когда Калачев спрыгнул с крыла, Владимир решился. Он подошел к военкому и приложил руку к козырьку буденовки:
– Разрешите обратиться, товарищ старший политрук!
Калачев снял летный шлем, достал из кабины фуражку, и надел ее, автоматически проверив ребром ладони, правильно ли она сидит:
– Обращайтесь!
– Младший летчик Пономарев!.. Только какой я летчик? Мне и летать-то не дают…
– Что значит – не дают? – нахмурился Калачев.
– Да, вот… Назначен «вечным» дежурным, товарищ старший политрук, – потупился Владимир.
– Смирно! – подбежал к самолету комзвена Пьянков и лихо откозырял. – Товарищ военный комиссар полка, первая эскадрилья выполняет плановые полеты на отработку пилотажа в зоне! Происшествий нет! Командир звена лейтенант Пьянков!
Калачев поднес руку к фуражке, отдавая честь, и скомандовал:
– Вольно!
– Вольно! – отрапортовал Пьянков.
– Здравствуйте, товарищ лейтенант. – Калачев снял краги и протянул ему руку.
– Здравствуйте, товарищ старший политрук! – пожал крепкую ладонь Пьянков.
– Подмените-ка дежурного по старту, лейтенант. Он мне нужен, – сказал Калачев.
– Есть!
– За мной! – военком махнул Владимиру рукой и направился в штаб эскадрильи.
Иванищева он знал хорошо. Еще по прежним временам, когда оба были замкомэска в этом же полку.
Григорию Аникиевичу Иванищеву было уже тридцать пять, но он все еще ходил в капитанах. И это, когда кругом люди росли в званиях, как грибы после дождя.
А дело было в том, что грамотность у Иванищева хромала на все четыре копыта.
Родился и вырос он в глухой сибирской деревушке. Сначала батрачил на односельчан, а потом работал чернорабочим в Омском железнодорожном депо. Пару зим проучился в церковноприходской школе. Она да еще полковая школа младших командиров в кавалерийском полку – вот и все его университеты. Впрочем, в партию большевиков отделкому Иванищеву это вступить не помешало, а даже наоборот.
В армию его призвали в двадцать пятом году, когда был принят Закон о военной службе. Однако в конце двадцатых демобилизовали из-за полной бестолковости.
Он вернулся в Омск и устроился работать конюхом. Лошадей Иванищев понимал и любил с детства. Он и по сей день работал бы на конюшне, если бы не случайная встреча с земляком, которая повернула его жизнь в другую сторону.