И.о. поместного чародея. Теперь уж все
Глава 1,
где говорится про отвратительные рассветы, тяжелую жизнь служанок и подлую сущность чародеев
Когда я проснулась из-за тревожного сновидения, в доме было тихо. В комнате еще царила предрассветная белесая мгла, из-за которой вся обстановка выглядела зыбкой и нереальной. То ли сон, то ли явь – не разберешь. Ночной кошмар сразу же лишился своей силы, вылинял и превратился в какие-то бессвязные обрывки: бег сквозь душную ночь, когтистые руки, тянущиеся из болотной воды, оскаленные черно-багровые пасти – в общем, все то, что обычно снится людям в полнолуние. Проклятая полная луна всегда вытягивает из человеческой души самое муторное…
Я лежала неподвижно, глядя в потолок, почти неразличимый в утреннем сумраке. Нет, кошмар еще не отпустил меня – мне все еще виделись какие-то клубки черноты, прячущиеся по углам. Но я знала, что это всего лишь мое взбудораженное воображение – в этом доме давно не было ни домовых, ни духов.
В звенящей тишине слышно было, как где-то за рекой надрывался петух, и мерно поскрипывало мельничное колесо, хоть мельница была не так уж и близко. Это успокаивало. Все было так же, как и вчера, позавчера и целую вечность до того.
Ставни были распахнуты настежь, и ничто не препятствовало проникновению первых утренних звуков в мою маленькую комнатку, окна которой выходили в старый яблоневый сад. Летом я всегда оставляла окно открытым перед сном. Мне нравилось засыпать под стрекотание сверчков и шорох ветра в листве – то тревожащий, то убаюкивающий. Еще чуть-чуть и можно было поверить в то, что это мой старый родной дом, который я так давно покинула, не зная, что никогда больше не вернусь туда. Точно так же там срывались с ветвей яблоки и падали на землю в теплых летних сумерках, так же пел вдалеке соловей и даже в воздухе витали те же ароматы – скошенная трава, утренний туман и прелая лесная листва…
Веки сами по себе начали слипаться, и я уже почти поддалась соблазну. Еще самую капельку полежать бы, свернувшись в клубочек под теплым лоскутным одеялом…
Нет. Полчаса – и солнце взойдет. Пора было выкинуть из головы бередящие душу воспоминания и подниматься.
…Я была служанкой. Самой обычной служанкой при скучном господине, жизнь которой вертится вокруг немытой посуды, нестиранных подштанников и неполотых грядок, даже краешком не прикасаясь к интересным, захватывающим дух событиям, случающимся с другими, храбрыми и умными людьми. Где-то рыцари спасали благородных дам из заколдованных башен, где-то герои убивали драконов, в морях ундины топили моряков и просто купающихся, в горах гномы ковали мечи и кольчуги (это, пожалуй, не намного легче моих обязанностей, в отличие от всего предыдущего), а я в это время драила полы и ощипывала кур. И вполне естественно, что от этого мне иногда хотелось попросту завыть. Особенно по утрам.
О, как же я ненавидела эти рассветы! И что хорошего нашли менестрели и поэты в регулярно поднимающемся над лесом красном (ну так и быть – малиново-огненном) круге? «Рождение нового дня», «розовая кайма на горизонте»… Попробовали бы они продрать глаза в такую рань!..
С усилием я выбралась из-под теплого одеяла. Деревянный пол выстудился за ночь, и до комода я добежала на цыпочках, кривясь и вздрагивая. Оделась, путаясь в штанинах и рукавах спросонья. Вода в рукомойнике вообще была ледяной, от нее зубы сводило, а спина покрывалась мурашками.
Только сейчас я почувствовала, что проснулась, причем в не самом лучшем настроении.
Мимоходом я расчесала воронье гнездо на своей голове, печально косясь на себя в осколок зеркала. Волосы мои были темными, жесткими, очень густыми и курчавились во все стороны, словно овечья шерсть. Где-то я слышала, что такой роскошью награждаются только те несчастные, что имеют в предках тролля (в наших свободомыслящих краях это случается), и, в целом, в это можно было поверить. Если космы отрастали ниже плеч, расчесать их можно было разве что граблями. Костяные гребешки теряли зубы, как завсегдатай таверны – по нескольку за раз. Приходилось регулярно остригать жесткие кудри, что исключало всякую возможность выглядеть достойно – известно ведь, что красота девушки находится в прямой зависимости от длины ее косы.
Во всем остальном я была, как говорится, заурядной девицей простого сословия почти двадцати лет от роду, светлоглазой, жилистой и угловатой, точно мальчишка-подросток.
…Я вышла из комнаты, на ходу натягивая башмаки, и прислушалась – но ни один звук не нарушал сонную тишину дома. В темном, узком коридорчике, ведущему к лестнице, мерно поскрипывал сверчок, явно не знающий, что утро уже наступило и пора бы давно заткнуться. Я вздохнула и покачала головой.