Чтобы как-то пойти навстречу наплыву посетителей, всегда устремляющихся к стендам с художественной литературой, было решено расширить проходы между ними и сами стенды тоже расположить посвободнее. Это было возможно, только если арендовать еще один павильон выставки, расположенный несколько в стороне от главного, павильона № 5, и при этом распределить эту группу издательств по двум павильонам. Чтобы не нарушать ничьих сложившихся соседских отношений, Зигфред Тауберт просто провел черту между стендами и отправил вторую половину целиком в новый павильон 5а. К этой выселенной части относилось и издательство Ullstein, руководитель которого Вернер Э. Штихноте занял пост председателя правления Биржевого объединения и в этом качестве был, естественно, также членом Наблюдательного совета ярмарки. Несмотря на бурные высказывания Вернера Э. Штихноте и менеджера издательства Ullstein, Тауберт остался тверд, и издательство в знак протеста покинуло книжную ярмарку 1969 года, оставив на ней только маленький информационный стенд.
Я уже тогда находил позицию Тауберта достойной уважения, не предполагая ни в малейшей степени, что через несколько лет подобная борьба за место на ярмарке коснется вплотную и меня и что отстаивание раз принятого решения без всяких «но» и «если» является стратегией выживания для любого директора ярмарки. Потому что стоит только раз сделать одно исключение для какого-нибудь издательства, как все, недовольные месторасположением своих стендов, начнут ссылаться на этот прецедент, требуя предоставить им другое место. В конечном итоге разумное и системное размещение издательств на ярмарке вообще окажется невозможным.
Но от подобных основополагающих мыслей, лежащих в основе политики ярмарки как таковой, меня отделял в тот момент еще не один световой год. Хотя я уже и сделал маленький шажок в этом направлении:
Я только что вернулся из Южной Америки, когда Клаус Тиле вдруг объявил мне, что разошелся с женой и собирается переехать в середине года к индейской подружке Беатрис в Мехико, чтобы снова вернуться там к книжной торговле в чистом виде. В качестве преемника на должность начальника отдела зарубежных выставок немецкой книги он выбрал меня, и Зигфред Тауберт согласен с этим.
Я не был в особом восторге от такого сообщения. Собственно, я не собирался делать карьеру на этой фирме. Я все еще искал душевного равновесия в себе самом. Дух времени требовал «быть», а не «иметь». Я хотел многое узнать, изведать что-то новое, найти родину в такой семье, корни которой пущены не на немецкой почве, что уже, без сомнения, должно было стать авантюрой особого рода. Однако я согласился, принял должность начальника отдела из тех соображений, что еще неизвестно, кто может прийти на это место, уж лучше я буду на нем сам, пока живу здесь и работаю.
Но до того мне надо было завершить начатый еще в Буэнос-Айресе проект зарубежных выставок в Чили, и потому я снова отправился в дальнее путешествие — в Южную Америку. Я провел несколько дней в Кордове, со «своей» семьей, и отбыл потом в Чили в Сантьяго, где меня уже ждали разобранные стенды и коробки с книгами, отправленные мною морем в конце декабря прошлого года из Монтевидео и проделавшие за это время путь через Магелланов пролив мимо архипелага Огненная Земля в Вальпараисо и оттуда на грузовиках в Сантьяго.
Настроение в Чили, где правил Эдуардо Фрей Монтальва, было напряженным, шли ожесточенные политические дискуссии и споры. Блок левых Народное единство, состоящий из Социалистической и Коммунистической партий, Движения единого народного действия и др., повел наступление на латифундистов (помещичья олигархия) и предпринимателей, угрожая им земельной реформой и национализацией всех монополий.
Люди из сфер книжной торговли, экономики и прессы, с которыми я общался во время подготовки выставки, группировались, как правило, вокруг председателя партии христианских демократов Радомира Томича, от которого ждали, правда, уже без особого оптимизма, спасения, с опаской поглядывая на «народного предводителя» марксиста Сальвадора Альенде.
Перед самым открытием выставки я был приглашен на выходные одним чилийским немцем на его «асьенду» примерно в пятидесяти километрах от Сантьяго, где он собрал круг своих друзей из этой «крупнобуржуазной» провинции. Когда я прибыл в его довольно обширный загородный дом — хозяин послал за мной в Сантьяго свой лимузин с шофером в ливрее, — то увидел на террасе примерно два десятка изысканных дам и господ, оживленно ведущих беседу.