Только мы – однополчане павших,Их, безмолвных, воскресить вольны.Я не дам тебе исчезнуть, Маша, —Песней возвратишься ты с войны!
Бинты
Глаза бойца слезами налиты,Лежит он, напружиненный и белый,А я должна приросшие бинтыС него сорвать одним движеньем смелым.Одним движеньем – так учили нас.Одним движеньем – только в этом жалость…Но встретившись со взглядом страшных глаз,Я на движенье это не решалась.На бинт я щедро перекись лила,Стараясь отмочить его без боли.А фельдшерица становилась злаИ повторяла: «Горе мне с тобою!Так с каждым церемониться – беда.Да и ему лишь прибавляешь муки».Но раненые метили всегдаПопасть в мои медлительные руки.
Не надо рвать приросшие бинты,Когда их можно снять почти без боли.Я это поняла, поймешь и ты…Как жалко, что науке добротыНельзя по книжкам научиться в школе!
Запас прочности
До сих пор не совсем понимаю,Как же я, и худа, и мала,Сквозь пожары к победному МаюВ кирзачах стопудовых дошла.
И откуда взялось столько силыДаже в самых слабейших из нас?..Что гадать! – Был и есть у РоссииВечной прочности вечный запас.
«Я порою себя ощущаю связной…»
Я порою себя ощущаю связнойМежду теми, кто живИ кто отнят войной.И хотя пятилетки бегутТоропясь,Все тесней эта связь,Все прочней эта связь.
Я – связная.Пусть грохот сражения стих:Донесеньем из бояОстался мой стих —Из котлов окружений,Пропастей пораженийИ с великих плацдармовПобедных сражений.
Я – связная.Бреду в партизанском лесу,От живыхДонесенье погибшим несу:«Нет, ничто не забыто,Нет, никто не забыт,Даже тот,Кто в безвестной могиле лежит».
«Я ушла из детства в грязную теплушку…»
Я ушла из детства в грязную теплушку,В эшелон пехоты, в санитарный взвод.Дальние разрывы слушал и не слушалКо всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,Потому что имя ближе, чем «Россия»,Не могла сыскать.
«Я родом не из детства – из войны…»
Я родом не из детства – из войны.И потому, наверное, дороже,Чем ты, ценю я радость тишиныИ каждый новый день, что мною прожит.
Я родом не из детства – из войны.Раз, пробираясь партизанской тропкой,Я поняла навек, что мы должныБыть добрыми к любой травинке робкой.
Я родом не из детства – из войны.И, может, потому незащищенней:Сердца фронтовиков обожжены,А у тебя – шершавые ладони.
Я родом не из детства – из войны.Прости меня – в том нет моей вины…
«Я курила недолго, давно – на войне…»
Я курила недолго, давно – на войне.(Мал кусочек той жизни, но дорог!)До сих пор почему-то вдруг слышится мне:«Друг, оставь «шестьдесят» или «сорок»!»
И нельзя отказаться – даешь докурить.Улыбаясь, болтаешь с бойцами.И какая-то новая крепкая нитьВозникала тогда меж сердцами.
А за тем, кто дымит, уже жадно следят,Не сумеет и он отказаться,Если кто-нибудь скажет:«Будь другом, солдат!» —И оставит не «сорок», так «двадцать».
Было что-то берущее за душу в том,Как делились махрой на привале.Так делились потом и последним бинтом,За товарища жизнь отдавали…
И в житейских боях я смогла устоять,Хоть бывало и больно, и тяжко,Потому что со мною делились опять,Как на фронте, последней затяжкой.
«Целовались…»
Целовались.ПлакалиИ пели.Шли в штыки.И прямо на бегуДевочка в заштопанной шинелиРазбросала руки на снегу.
Мама!Мама!Я дошла до цели…Но в степи, на волжском берегу,Девочка в заштопанной шинелиРазбросала руки на снегу.
«Убивали молодость мою…»
Убивали молодость моюИз винтовки снайперской,В бою,При бомбежкеИ при артобстреле…Возвратилась с фронта я домойРаненой, но сильной и прямой —Пусть душаЕдва держалась в теле.
И опять летели пули вслед:Страшен бытПослевоенных лет —Мне передохнутьХотя бы малость!..Не убилиМолодость мою,Удержалась где-то на краю,Снова не согнулась,Не сломалась.