Так устала – руки не поднять,Не до дров, – согреюсь под шинелью.Прилегла, но слышу, что опятьПо окопам нашим бьют шрапнелью.
Из землянки выбегаю в ночь,А навстречу мне рванулось пламя.Мне навстречу – те, кому помочьЯ должна спокойными руками.
И за то, что снова до утраСмерть ползти со мною будет рядом,Мимоходом: «Молодец, сестра!» —Крикнут мне товарищи в награду.
Да еще сияющий комбатРуки мне протянет после боя:– Старшина, родная! Как я рад,Что опять осталась ты живою!
«Приходит мокрая заря…»
Приходит мокрая заряВ клубящемся дыму.Крадется медленный снарядК окопу моему.
Смотрю в усталое лицо.Опять – железный вой.Ты заслонил мои глазаОбветренной рукой.
И даже в криках и в дыму,Под ливнем и огнемВ окопе тесно одному,Но хорошо вдвоем.
«И горе красит нас порою…»
И горе красит нас порою(Сложны законы красоты).В простом лице оно откроетВдруг утонченные черты.
Скорбь всепрощающего взгляда,Улыбки грустной доброта —Лик возвращенного из адаИль чудом снятого с креста.
Но горе быть должно великимИ с горем спаяно страны.…Великомучеников ликиГлядят в глаза мне со стены.
Из отдаленных мест вернулиДомой товарищей моих,Но годы горя, словно пули,Догнали и убили их.
Скорбь всепрощающего взгляда,Сильны, измучены, чисты…Порою так вглядеться надоВ их утонченные черты!
«Когда стояла у подножья…»
Когда стояла у подножьяГоры, что называют «Жизнь»,Не очень верилось, что можноК ее вершине вознестись.Но пройдено уже две трети,И если доберусь туда,Где путникам усталым светитВ лицо вечерняя звезда,То с этой высоты спокойноИ грустно оглянусь назад:– Ну, вот и кончились все войны,Готовься к отдыху, солдат!..
«Не знаю, где я нежности училась…»
Не знаю, где я нежности училась, —Об этом не расспрашивай меня.Растут в степи солдатские могилы,Идет в шинели молодость моя.
В моих глазах обугленные трубы.Пожары полыхают на Руси.И снова нецелованные губыИзраненный парнишка закусил.
Нет!Мы с тобой узнали не по сводкамБольшого отступления страду.Опять в огонь рванулись самоходки,Я на броню вскочила на ходу.
А вечером над братскою могилойС опущенной стояла головой…Не знаю, где я нежности училась, —Быть может, на дороге фронтовой…
«Пожилых не помню на войне…»
Пожилых не помню на войне,Я уже не говорю про старых.Правда, вспоминаю, как во сне,О сорокалетних санитарах.Мне они, в мои семнадцать лет,Виделись замшелыми дедками.«Им, конечно, воевать не след, —В блиндаже шушукались с годками. —Побинтуй, поползай под огнем,Да еще в таких преклонных летах!»
Что ж, годки, давайте помянемНаших «дедов», пулями отпетых.И в крутые, злые наши дниПоглядим на тех, кому семнадцать.Братцы, понимают ли они,Как теперь нам тяжело сражаться? —Побинтуй, поползай под огнем,Да еще в таких преклонных летах!..Мой передний край —Всю жизнь на немБыть тому, кто числится в поэтах.Вечно будет жизнь давать под дых,Вечно будем вспыхивать, как порох.
Нынче щеголяют в «молодых»Те, кому уже давно за сорок.
Елка
На втором Белорусском еще продолжалось затишье,Шел к закату короткий последний декабрьский день.Сухарями в землянке хрустели голодные мыши,Прибежавшие к нам из сожженных дотла деревень.
Новогоднюю ночь третий раз я на фронте встречала.Показалось – конца не предвидится этой войне.Захотелось домой, поняла, что смертельно устала.(Виновато затишье – совсем не до грусти в огне!)