— Эд, Ал, — неуверенно начала Ноа, — вы всю поездку сами не свои. Что происходит? Вы знаете этого Шаттерханда?
Эдвард нахмурился. Его раздражало любопытство цыганки, но, с другой стороны, он мог её понять: его бы самого не устраивала ситуация, в которой его таскали бы за собой по всей стране как бесплатное приложение и при этом не вводили в курс дела. Но одно дело он, а другое — эта девчонка!
— С чего ты вообще взяла, что мы его знаем? — огрызнулся Элрик. — Если ты такая умная, может расскажешь нам, где и когда мы с ним встречались?
Ноа потупилась. Она никак не могла понять, когда её вопросы были уместными, а когда выводили Эдварда из себя. Иной раз он охотно пускался в разговоры, но чаще Эд, подобно потревоженному ежу или дикобразу, ощеривался и выпускал иголки, превращаясь в абсолютно несносную личность. Но Ноа с упорством, достойным лучшего применения, тянулась к нему.
— Брат, Ноа права, — возразил Ал. — Ты час от часу все мрачнее и мрачнее. И неужели тебе этот мужчина не показался знакомым?
— Башка раскалывается, — неохотно признался старший, переводя тему.
Альфонс вздохнул — всегда вот так! Всегда из этого упрямца всё надо вытягивать клещами! Его брат всё время пытался взвалить себе на плечи не только огромный небосвод — весь мир со всеми его бедами, горестями и разочарованиями. И сколько бы Ал не твердил ему, что эта ноша не под силу никому, Эд снова и снова бросался из огня да в полымя. Он всегда был мастером невыполнимых обещаний, и, что самое удивительное, ухитрялся так обходиться с окружающей его реальностью, что обвинить его в нарушении слова было крайне затруднительно.
— Ал… — Ноа подняла тёмные глаза. — А Эд… Каким он был в детстве?
— Очень целеустремленным, — глаза Альфонса засияли, когда он вспомнил маленького брата и их детство, — упрямым, несговорчивым… Самым лучшим!
«Прямо как сейчас», — подумала цыганка. Чем дольше она путешествовала с братьями, тем больше привыкала к ершистому характеру Эда и тем меньше представляла собственную жизнь без него.
Альфонс посмотрел на девушку и его осенило: она же не сомкнула глаз. Да и ему спать хотелось, а идея оставлять её одну бродить по этому чужому дому казалась ему чистой воды безумием. Проводив Ноа в её спальню, Ал направился к себе. Сколько он ни силился вспомнить голос Шаттерханда и обстоятельства, в которых мог его слышать, ничего не выходило. После долгих мучительных попыток оживить в памяти хоть что-то, Ал провалился в тяжёлый сон.
Ноа неслышно, как ночной хищник, прокралась в спальню Эда. Памятуя его резкую реакцию на столь грубое вторжение в личное пространство, она как можно незаметнее опустилась на колени рядом с диваном, на котором даже не сняв плаща лежал Эд, и осторожно положила подбородок к нему на подушку, мягко касаясь своим лбом его.
…На крыльце дома на холме стоит красивая белокурая девушка, а рядом с ней — пес, передняя лапа которого такая же, как нога Эда. И Эдвард безмерно рад ей — когда она бросается к нему на шею, не сдерживая слез счастья, он принимает девушку в объятия, вдыхая запах её волос, сцеловывая дорожки соленых слез с её щек…
Ноа отшатнулась. Это было слишком личное и слишком… неприятное для неё? Усевшись на мягкий ковер в углу, цыганка обняла руками колени и задумалась. Каково же Эдварду здесь, если он так скучал по этой девушке? Он сделал свой выбор потому, что этот мир отчаянно нуждался в спасении, закрыв глаза на собственные чувства, или, может, это было просто то, что осталось в прошлом?
Альфонс спал беспокойно. То ли отчего-то снова сказывалось долгое пребывание его тела за Вратами, то ли было что-то ещё…
…Вот чёрное существо из пробирки посреди белой пустоты оглядывается в замешательстве, оно потеряно, одиноко, слабо, оно потеряло в одночасье все, чем успело завладеть. И Ал чувствует себя так, словно заглядывает во что-то потаенное, скрытое, интимное, испытывает стыд и болезненный интерес к этой обнаженной душе, которая не говорит ни слова, но чувствует — и отражения этих чувств болезненным эхом отдаются в его собственной душе… Он ощущает, как растет в растоптанной душе решимость выйти за грани того, где её заключили, он знает — каждый жаждет вендетты, жаждет сатисфакции…
…Вот чёртова бомба на фотокарточке, а от фотокарточки не остается ни следа — лишь бомба в обрамлении звенящей пустоты, в отсутствии цветов, звуков, запахов, и лишь мужская рука держит бомбу и скрывается вместе с ней в жадно раззявленной геенне, остаётся лишь зияющая дыра, которая, словно облизнувшись, захлопывается — он снова один в вакууме, где нет счета дням, ночам, годам…
…Перекошенное лицо человека скрыто маской, поблескивают серьги в ушах — по две в каждой мочке — он стоит над грудой тел, а в следующий миг…
Ал проснулся в холодном поту. Теперь он точно вспомнил, где видел взгляд Безногого и слышал его голос.
Комментарий к Глава 14: Ferro nocentius aurum/Золото преступнее железа
(1)Cephalocereus senilis - цефалоцереус старческий, пользуется успехом у коллекционеров, описан в 19 веке.
========== Глава 15: Homines, quo plura habent, eo cupiunt ampliora/Чем больше люди имеют, тем больше жаждут ==========
I had a one-way ticket to a place where all the demons go
Where the wind don’t change
And nothing in the ground can ever grow
No hope, just lies
<…>
But I survived.
Sia «Alive».
Безногий гладил своего любимого кота Вилли. Некогда неудачливый алхимик, он узнал Эдварда Элрика и его младшего брата. Правда, когда они виделись в последний раз, старший обладал автопротезом не только левой ноги, но и правой руки, а младший и вовсе являл собой пустые доспехи. Что же они сделали такого, что теперь рука бывшего Стального состояла из плоти и крови, а младший обрел тело? Что они отдали взамен? Это знание очень пригодилось бы Безногому — как бы ни было хорошо его кресло, оно никогда не заменит живых ног. Или хотя бы автоброни.
…Толчея впереди не давала проехать дальше. Веллер вышел из машины, глядя на дым и скопление людей и машин.
— Господин Веллер, вперед нельзя, — развел руками сотрудник дорожной полиции. — Там дирижабль упал и взорвался, много людей пострадало. Мы сейчас просим людей посодействовать и отвезти пострадавших в больницу, медицинские экипажи не справляются… Тем более вы прекрасный военный врач…
Веллер закурил, оглядываясь. Война кончилась совсем недавно, и в памяти Готтфрида всплыли страшные минуты бомбежки Мюнхена. С того рокового момента прошло целых три года(1), и сейчас Веллеру казалось, что неупокоенный призрак страшной войны поднялся из могилы и опалил смрадным дыханием улицу. Готтфрид, погрузившись в свои мысли, наблюдал, как к нему в машину погрузили человека с обожжённым лицом и оторванными при катастрофе ногами. Беглый осмотр дал понять, что от потери крови пострадавший уже не умрёт — огонь поработал не только над его лицом, но и над культями ног. Что удивило Веллера, так это тот факт, что лицо человека было обожжено так, словно на него надели раскалённую маску, которую потом сняли вместе с обгоревшей кожей. И то, что почти обугленные мочки его ушей украшали оплавленные серьги, по всей видимости, нагревшиеся до такой степени, что стали причиной столь тяжёлого ожога…
Шаттерханд был доволен: на ловца и зверь прибежал! Веллер не подвел — послал прекрасного курьера. И посылка на месте, и, что самое главное, — теперь перед ним был бывший Стальной алхимик, виновник того, что он без ног и без бомбы оказался в этом мире. А раз он был тут, то и бомба была наверняка у него — иначе куда бы ей было ещё деться, если из Врат Эрнст вышел уже без нее, как и без ног. Оставалось выяснить, куда эти мальчишки дели бомбу. И как добыли недостающие части тел.
*
Веллер сидел в своем доме перед камином и пил коньяк со своей тётушкой. Дрова уютно потрескивали, распространяя душистое тепло и неповторимый запах, так сочетавшийся с ароматом благородного напитка. По прикидкам Готтфрида, Элрики и цыганка должны были уже добраться до дома Безногого, поэтому он собирался подождать до утра и позвонить Эрнсту по телефону. Более всего его интересовало, узнали ли мальчишки в инвалиде своего старого знакомого.