— А они ничего, — задумчиво проговорила тётушка. — Только старший грубоват. Очень добрые и искренние молодые люди, даже эта цыганка.
Ничто не выдавало в интеллигентной хорошо одетой престарелой фрау прежнюю склочную и якобы глухую старуху. Женщина с наслаждением вдохнула запах коньяка и потянулась к столику за долькой швейцарского шоколада.
— Зря ты за ними Ульриха послал, — она провела тонким узловатым пальцем по губам. — Как бы он всё не испортил раньше времени.
— Мальчишка справится, — не слишком уверенно возразил Готфрид.
Ему по большому счету было наплевать, раскроет ли свою личность Ульрих. Он — всего лишь пешка в его игре. Пешка, способная дойти до конца доски и стать ферзём, но, если по какой-то причине этого не произойдет, это не имело решающего значения. Веллер не такой идиот, чтобы складывать все яйца в одну корзину. И пусть тётка думает, что он ошибается — информатор из неё прекрасный, но кто знает, останется ли она на его стороне до конца?
— Он ослеплён жаждой мести, — покачала головой тётушка. — И исполнен неуместного юношеского пыла. Или ты так спокоен, потому что единственное, чем ты рискуешь, — это его шкура?
В блёклых глазах старухи отблески пламени танцевали адскую пляску чертенят. За свою жизнь она неплохо выучила племянника и знала, что он не остановится ни перед чем.
…Когда несчастный пострадавший оправился от первых травм, к нему вновь заглянул Веллер: уж очень заинтересовали военного врача сказанные в бреду слова. Узнав, что этот человек — ученый, создавший революционное оружие, Готтфрид решил, что не оставит его просто так, а всенепременно использует — такого козыря Веллеру отчаянно не хватало. Да и в бред с другими мирами никто бы и не поверил, посчитав, что Эрнст — так звали его нового знакомого — слишком сильно пострадал при падении дирижабля. Сам Веллер поначалу тоже так думал, пока мужчина, едва встав с больничной койки не углубился в изучение географии и не сказал, где искать уран. А, что самое главное, не объяснил, что этот металл бывает разным, и один — достаточно инертен, а вот второй при облучении нейтронами имеет мощнейший радиоактивный потенциал(2).
Смекнув, насколько подобное открытие может оказаться выгодным, Готтфрид принял решение финансировать исследования. Поначалу всё было хорошо, однако позже учёный стал всё больше и больше жаждать найти своё старое изобретение, которое считал безупречным…
— Вы как всегда проницательны, тетушка, — холодно отозвался Веллер. — Ещё коньяку?
— Увы, откажусь, — она поставила опустевший бокал на стол. — А то, не ровен час, и правда стану глухой и немощной. А что до этих Элриков — осторожнее с ними. Они мало того, что преданны одной идее, они ещё и умны, что редкое сочетание. И не такому, как отпрыск Дитлинде, с ними тягаться.
Магда Веллер никогда не одобряла идеи Готтфрида рассказать о другом мире пустышке Эккарт. Дитлинде, по её мнению, была тщеславна, глупа и мелочна, а таким подобное знание никогда не шло на пользу. Теперь, после всего случившегося, Веллер не мог не согласиться со старшей родственницей. И ему предстояло исправить ошибки прошлого.
*
Ал, пребывающий в абсолютно разбитом состоянии, посмотрел на часы — через полчаса у херра Шаттерханда должен был быть обед. Он не мог предположить, понял ли старший брат, в чьём доме они сейчас находились. Стоило пойти к Эду, но Альфонс отчего-то медлил. Может, бомба где-то здесь? Например, в оранжерее? И если Эд не узнал гостеприимного хозяина, а он сейчас сорвёт покров с этой тайны, не решит ли его брат обшарить весь дом, невзирая на правила приличия? Но если смертоносное изобретение этого сумасшедшего и правда тут, то им остался всего лишь один шаг!
Ал решительно направился в комнату к брату — толку сидеть и гадать не было. Эдвард ещё спал — на лице его расплылась мечтательная улыбка, безмятежность словно приняла его, редкого гостя, в объятия. Альфонс искренне порадовался за брата: наконец-то хотя бы во сне он доволен! Но в то же время на мгновение ощутил укол легкой зависти — он с удовольствием не знал бы липкого страха, принесенного его кошмарами, но, если бы не сон, не факт, что он вспомнил бы что-то о личности безногого мужчины. Ал уже собирался разбудить Эда, как увидел маленькую фигурку Ноа, прикорнувшую в углу.
— Ноа, почему ты здесь? — он потряс её за плечо. — У тебя есть своя комната, к чему терпеть такие неудобства?
Цыганка подняла глаза на Альфонса. Он был очень похож на Эда, лишенного своих самых острых углов. Принципиальный, добрый, честный — его достоинства можно было перечислять бесконечно, — да ещё и не такой импульсивный. Но Ноа словно были нужны все эти колючки, шипы, острые углы, будто нарисованный в её душе идеал без них не обретал своей живости и оставался холодным портретом.
— Я что-то так устала, — улыбнулась она.
«Или решила посмотреть в сон брата», — Ал не стал озвучивать догадку. Хорошо, что Эд ничего не заметил — он терпеть не мог, когда кто-то лез в его личное пространство без особого на то приглашения. Да и кому бы это вообще понравилось?
— Скоро обед, — Ал пожал плечами, — пора будить нашего соню.
Проснувшийся Эд пребывал в удивительно благостном расположении духа, из чего Альфонс мог сделать два вывода: либо брат попросту хорошо выспался и видел хорошие сны, либо он уже понял, кто такой этот Шаттерханд, и что делать с этим всем дальше. Но судя по тому, что пока Эдвард не фонтанировал тысяча и одной идеей о том, что делать дальше, первый вывод был ближе к истинному положению вещей. Ал замялся — ему решительно не хотелось сеять беспокойство в мятежном сердце брата, которое в это редкое мгновение пребывало в состоянии хотя бы минутной умиротворенности.
— Наверняка опять будет деликатесы в три горла жрать, — проворчал Эд, когда троица направилась вслед за идущей впереди горничной. — Зато и нам перепадет. Видишь, Ноа, когда бы ты ещё попробовала какую-нибудь икру или осетрину?
Сколько бы смущенно ни улыбалась в кулак Ноа, сколько бы ни пихал брата локтем Ал, прогнозы Эдварда оправдались: стол ломился от яств. Во главе восседал с иголочки одетый Безногий и приветливо улыбался. Альфонс поддерживал светскую беседу ни о чем и наблюдал за братом: Эд был непривычно спокоен и вежлив. Казалось, ничего не выдавало мыслей старшего в определенную сторону, кроме характерного прищура — Ал научился подмечать такие детали за долгие годы их путешествий. Если бы не это, обстановку можно было бы охарактеризовать как крайне непринужденную, даже Ноа наконец-то расслабилась и включилась в диалог.
Безногий обозревал своих гостей и был крайне доволен: даже если они его и узнали, в чем он сомневался, похоже, они повзрослели. А это означало, что на этот раз с у него были шансы с ними договориться и использовать в своих целях.
— Эд, — шепотом начал Ал, когда они после обеда возвращались к себе, — тебе не показался он знакомым?
Ноа вздохнула — опять у братьев от неё секреты! Она все больше и больше чувствовала себя бесполезной.
— Ещё как, — ухмыльнулся Эд в ответ. — Он оказался гостеприимным, предлагаю воспользоваться и обшарить по кирпичику весь этот чёртов особняк — и бомба или хотя бы её след будет у нас в руках!
У Альфонса даже сердце защемило — он узнавал и этот тон, и эту мимику, словно они только вчера искали философский камень, словно этот мир был им родным.
— Ноа! — осенило Ала. — Тебе нужно заглянуть в сознание херра Шаттерханда! Так мы сможем многое узнать!
Дни шли один за одним. Как ни старались братья, но поиски по дому не дали ничего: ни карт, ни чертежей, ни бомбы. Зато кот Вилли недовольно протяжно мяукал, сверкая на троицу разными глазами, всякий раз, когда встречал их в странное время в странных местах. Все разговоры с Безногим напоминали хождение по лезвию ножа над пропастью — стало очевидно, что он тоже прекрасно помнит их, но ни одна из сторон не упоминала ни искомое сокровище, ни Аместрис как таковой. От тактильного контакта с Ноа Шаттерханд утекал прямо-таки виртуозно и создавалось впечатление, что он прекрасно в курсе поисков братьев и смотрит на них с некоторой снисходительностью.