Ещё одной ложкой дёгтя для братьев оказался факт исчезновения Ульриха Эккарта — мальчишка словно сквозь землю провалился, и все попытки Элриков найти его не дали никаких результатов. А с учётом того, что ждать от него можно было чего угодно, внесение ещё одного дестабилизирующего фактора наводило на не слишком оптимистичные мысли.
Безногий же убедился в том, что, к его вящему сожалению, братья не только не располагали его потерянным детищем, но и даже не знали, где его искать. И Веллер, не сообщивший об этом, либо не владел этой информацией вовсе, либо зачем-то её утаил. Выяснив, что троица дальше держит путь в Мюнхен, Шаттерханд решил не препятствовать — было слишком много шансов на то, что они сами выведут его на след пропавшего сокровища.
Комментарий к Глава 15: Homines, quo plura habent, eo cupiunt ampliora/Чем больше люди имеют, тем больше жаждут
(1)Бомбардировка Мюнхена, при которой на город сбросили 3 французские бомбы, произошла в 1916 году.
(2)Речь о процессе обогащения урана.
========== Глава 16: Inter vepres rosae nascuntur/И среди терновника растут розы ==========
People like us
Know how to survive
There’s no point in living
If you can’t feel the life
We know when to kiss
And we know when to kill
If we can’t have it all
Then nobody will
Garbage «The World Is Not Enough»
Жизнь шла своим чередом. Иегуд Шварц читал лекции и продолжал вести врачебную практику; Марии были поручены хлопоты, связанные с запланированной на июнь свадьбой; Ласт готовилась к экзаменам для прохождения курсов повышения квалификации; Зольф усиленно работал, периодически встречался с Хаусхоффером и несколько раз посетил собрания общества Туле. Ледяной ещё несколько раз пытался вывести бывшего алхимика на саморазоблачение, но, по крайней мере пока, это было впустую.
Объявление о помолвке достопочтенных Зольфа Йенса Кимблера и Леонор Шварц и назначение даты свадьбы — двенадцатое июня 1924 года — легли на заботливые плечи Марии, которая с немалым удовольствием составила текст и отнесла его в редакцию местной газеты. Конечно, знакомые семейства Шварцев тут же разделились на два лагеря: одни горячо поздравляли отца и экономку, вторые недовольно качали головами на смешанный брак.
Как удалось выяснить Кимбли, к миру, лежащему по ту сторону Врат, Хаусхоффер остыл, хотя и был исполнен гордости за столь революционное слово в оккультной науке. Теперь же профессор вновь искал магическую Шамбалу и, посему, заинтересовался Тибетом. Тибет интересовал Зольфу постольку, поскольку по той информации, которую им с Ласт удалось найти, его жители обладали необычными способностями, которые вполне могли иметь самое прямое отношение к алхимии. А Кимбли отказывался верить словам Хаусхоффера о том, что Врата можно было открыть только из замка, разрушенного не без участия братьев Элриков. Значит, предстояла ещё очень, очень большая работа.
Когда Кимбли в очередной раз возвращался со встречи с Карлом, он зашёл не в привычный цветочный магазин, а в тот, который был по дороге — в витрине стояли чудесные белые лилии, и Зольф решил, что они прекрасно подойдут к интерьеру спальни Леонор. Войдя и посмотрев на цветочницу, он поджал губы — и вновь родной мир передавал ему пламенный привет: за прилавком стояла женщина, которая так же скромно улыбалась, как та, чью фотокарточку с сентиментальными слезами в углах глаз прижимал к груди некогда его сослуживец Маэс Хьюз.
— Доброго вам вечера, — Кимбли вежливо поздоровался, снимая шляпу. — У вас чудесные лилии. Не могли бы вы завернуть их в газету для меня? Пусть неблизкий, а на улице сегодня ветренно, — он улыбнулся.
Цветочница посмотрела на гостя, которого видела впервые. Пожалуй, судя по одежде и выправке, предупреждать его о том, что лилии подорожали, было необязательно: он мог позволить себе подобную роскошь. Зольф же и правда мог её себе позволить: во-первых, жалование специалиста его уровня не шло ни в какое сравнение с жалованием его машинисток, во-вторых, приютившая его семья была крайне зажиточной и уважаемой, в-третьих, у канувшего в лету Вольфа Кимблера была пусть и небольшая, но своя квартирка в неплохом состоянии, которую Кимбли достаточно удачно сдал.
Пока женщина промакивала полотенцем стебли и заботливо заворачивала «три самые красивые лилии», как попросил новый покупатель, Зольф успел поговорить с ней о погоде и о начале весны, выяснить, что зовут её Грейсия (что, кажется, совпадало с аместрийским именем), пообещать, что он всенепременно вернется ещё, и оставить целых десять пфеннигов на чай.
Он уже собирался уходить, как в лавке появилась белокурая женщина с прозрачными глазами и, узнав в случайно встреченном мужчине нынешнего закадычного приятеля херра Хаусхоффера, она тут же перешла в наступление.
— Ах, это вы! И как вам только не стыдно! — причитала она, не обращая ни малейшего внимания ни на удивлённые глаза ничего не понимающей цветочницы, ни на закатившего глаза Кимбли. — Херр Кимблер, вы, человек, который на таком хорошем счету в обществе, вы — и снюхались с еврейкой!
Зольф никак не мог понять, в чем причина этой дурной мизансцены. Он не верил, что Анна — а это была именно она — настолько глупа, чтобы говорить подобные вещи на публику. Значит, она преследовала какую-то цель. Какую — он не понимал, и это порядком его раздражало.
— Фройляйн Анна, вас это не касается, — он надел шляпу и подошел к выходу из лавки. — Позволите выйти?
— А херра Хаусхоффера это, по-вашему, тоже не касается? — зло прошипела Анна, перегораживая ему дорогу. — Или он не в курсе и ему стоит об этом узнать?
Кимбли был готов рассмеяться. Конечно, он словно бы невзначай уже поведал Карлу о своих ближайших намерениях и точно знал, что кому-кому, а не Хаусхофферу осуждать его за подобный выбор. В этой честности Зольфа был свой расчёт. Он был уверен, что евреев не сегодня-завтра превратят в козлов отпущения, а то и объявят вне закона. И оформлять связь добропорядочного немца Зольфа Кимблера с Леонор Шварц стоило заранее и с санкции того, у кого и самого было рыльце в пушку(1). Тогда выйдет старый и добрый принцип, что все равны, но некоторые, пожалуй, равнее прочих.
— Фройляйн Анна, — он почти любовно посмаковал её имя на языке, — прошу вас, дорогая, если вы так ревнуете — делайте это молча, — Кимбли проскользнул мимо опешившей Анны, повернулся и приподнял шляпу на прощание. — До свидания, фройляйн Грейсия, прошу прощения за неудобства!
— Хам! — крикнула вслед удаляющемуся Зольфу покрасневшая Анна.
Грейсия едва сдержала улыбку — ей показался очень симпатичным её новый покупатель не только из-за вежливости и чаевых. В последнее время она слышала слишком много плохого о евреях и цыганах, и ей было отчего-то очень приятно, что вежливый и хорошо одетый молодой человек женится на еврейке и несет ей в подарок «три самые красивые» лилии.
*
— Зелёный дракон, — задумчиво протянула Ласт, нахмурившись. — Выходит, они убили Энви.
Зольф не верил, что даже гомункул мог остаться в живых, если всё, что рассказал Хаусхоффер, — правда. И, разумеется, если всё правильно понял. Но подтверждать свои опасения Ласт Кимбли сейчас хотел меньше всего на свете.
— Подожди делать такие выводы, — он выудил из ведра со льдом бутылку игристого вина. — Может, профессор что не так понял. Или знал не всё. Тем более, в тот день он был ранен… Несерьёзно, но тем не менее. Рано хоронить твоего брата. Мы, между прочим, тоже по такой логике давно мертвы.
Она сделала глоток вина из протянутого ей Кимбли бокала и откинула назад роскошные волосы, рассматривая Зольфа. Он ей нравился: умный, честный, интересный собеседник. Сейчас он тоже не врал — но оперировал фактами так, что ситуация, казавшаяся ей безвыходной, заиграла новыми красками. То ли он дарил сейчас ей ложную надежду, то ли заботился о её чувствах…
Как-то раз, в одну из жарких ночей, она спросила его, каково ему, человеку, делить ложе с гомункулом. Он хрипло рассмеялся и в ответ поинтересовался, каково ей, самому Совершенству, отдаваться серийному убийце и психопату. Больше она к своему вопросу не возвращалась, хотя, вспоминая дело Кимбли ещё в Аместрисе, в военной библиотеке, она часто думала: он с ней потому что здесь и сейчас это чертовски удобно — когда есть и крыша над головой, и пропитание, и союзница, и возможность реализовать собственную похоть — или потому что он фетишизирует её как гомункула, как идеальную форму жизни, превосходящую человека? Или этот психопат влюблён своей особенной маниакальной влюблённостью?