*
Ласт находилась на работе, когда в госпиталь привезли троих из того самого пригорода, в который на испытания отправился Кимбли. Одному из привезенных помогать было уже нечем, и она испытала странное чувство облегчения, когда поняла, что тело, накрытое белой простыней, принадлежит не алхимику из Аместриса. Ситуация, по мнению Ласт, была не из приятных — если Зольфа выставят виноватым во взрыве и неоказании первой помощи, это может очень и очень плохо сказаться на её планах и скомпрометировать её личность. Смерть тибетского врача — кажется, Норбу или как-то в этом роде — не принесла ей облегчения, несмотря на то, что он был из тех, кто знал Леонор до того, как её жизнью всецело завладела Ласт, и начал лезть не в свое дело. То ли жизнь вдали от остальных гомункулов и Отца с его планами сделала саму Ласт ближе к людям, то ли его смерть была попросту бессмысленной — но ей отчего-то было даже немного жаль этого человека.
Младшим братом погибшего занимался доктор Краузе, определивший Зольфа в недавно опустевшую палату неподалеку от сестринской комнаты, куда Ласт и направилась, взяв по дороге историю болезни Кимбли. Главное, чтобы господа эскулапы не положили к нему тибетца, иначе риск, что эти заклятые враги во всех мирах переубивают друг друга прямо под строгим врачебным наблюдением, мог оказаться слишком большим. И так дело пришлось передать в полицию, хотя Кимбли и пытался отказаться от претензий, а, значит, в ближайшее время сюда ещё и эти в форме заявятся.
Услышав знакомые шаги за дверью, Зольф натянул одеяло на лицо так, чтобы вошедшей Ласт не было видно его левую половину лица: он неплохо представлял себе, как, должно быть, сейчас выглядит, а это означало снова продемонстрировать ей собственную хрупкость и несовершенство человеческого организма. Он искренне не понимал, к чему разводить столько паники вокруг банальной драки: его как минимум на два дня оставили в стационаре под пристальное наблюдение офтальмолога и невролога, опасаясь потери зрения и помутнения рассудка. Да ещё и питаться постановили только жидкой пищей.
— Какое знакомое лицо, — язвительно отметила вошедшая Ласт.
— Вот уж не думал, что ты меня узнаешь, — парировал Зольф.
— Это было непросто, — она села на его постель, заглядывая в его единственный открытый глаз, — но мне в этом помогла история болезни — она, к счастью, именная.
Ласт вглядывалась в него, не понимая, как просто можно превратить красивое лицо в это. Все же люди — удивительно хрупкие создания. Но чертовски упрямые, что подтверждал и этот экземпляр: ему же сказали поменьше двигаться, лежать, не открывать рта, а он…
— Если нас увидят, у меня будут проблемы, — Ласт убрала его руки, уже пытавшиеся расстегнуть верхнюю пуговицу на белом халате. — Зато мне разрешили в порядке исключения сегодня остаться на ночь, чтобы следить за твоим состоянием. Ваш директор, Берг, попросил передать тебе записку и дал мне добро на прочтение её тебе вслух — самому тебе читать пока нельзя.
Зольф тяжело вздохнул: что там ещё принесёт чёртова служебная проверка? Если выплывет чья-то халатность, то и вопрос о консолидации предприятий повиснет на неопределенное время, и их всех могут замучить бесконечными ревизиями. Не говоря уже о том, не выгодно ли кому-то определенному сделать виноватым любую неугодную личность. И Зольфа не беспокоило бы это все столь сильно, если бы не полное отсутствие у него алиби.
Пока Ласт читала предписание от херра Освальда Берга слушать врачей, не появляться на работе в таком виде и дать знать, когда достопочтенного херра Кимблера можно будет навестить, дабы из первых уст узнать об инциденте, Зольф размышлял. Он не признавал собственной вины в произошедшем, кроме того, что ему стоило все же убрать злополучный ниперит подальше от икс-бомбы, как окрестили они экспериментальный образец.
Но основная проблема была даже не в этом. Зольф чудовищно просчитался. Поддавшись эмоциям и позабытому экстазу, он упустил самое главное — здесь по-прежнему не было его алхимии. Это в очередной раз существенно подрывало не только нездоровую самоуверенность, но и совершенно необходимую веру в себя.
*
Ева вздохнула свободнее. На время отсутствия Кимблера их определили под начало руководителя смежного цеха. Работы, как и придирок, стало меньше, жалование осталось прежним и ей не приходилось лицезреть ледяной взгляд этого неприятного человека. Когда к труду приступил Берг, а их начальник всё ещё не вернулся, в душе Евы даже затеплилась надежда, не произошло ли чего-то такого, из-за чего этот мерзкий тип не вернётся вовсе? Берта и Йоханна отчего-то её энтузиазма не оценили и, хотя времени на перекуры, кофе и разговоры у них стало больше, с нетерпением ждали возвращения этого бессердечного человека. Да и как этот бесчувственный осколок льда можно называть человеком?
Ева вспомнила, как однажды под конец рабочего дня к ним заявилась невероятно красивая женщина в черном. Она была одета по последнему писку столь презираемой немками среднего класса французской моды, ярко накрашена и являла собой само очарование. У Евы даже дыхание перехватило и губы пересохли, а когда она услышала голос прекрасной незнакомки, всё внутри её существа скрутилось в тугую пружину. Горькое разочарование постигло Еву, когда та поняла, что незнакомка — это та самая невеста Кимблера, которой сегодня полдня восхищалась Берта, встретившая её и начальника накануне в театре.
Еву не покидало какое-то смутное противоречивое ощущение: то ей казалось, что Кимблер недостоин такой женщины, то она вспоминала Гретхен и возмущалась несправедливости жизни, ведь одним почему-то доставались почти безграничные возможности, а эту девочку так обделила злая судьба… Ева никак не могла взять в толк, отчего её так интересует эта уже не незнакомка, а фройляйн Шварц; отчего её то бросало в жар при виде невесты мерзавца Кимблера, то сердце наполнялось жгучей ненавистью — к обоим.
Сейчас же всё было относительно спокойно, пока не поползли слухи о грядущей проверке в связи с каким-то взрывом на испытаниях. Рабочие разделились на два лагеря: одни — большинство — были убеждены, что их компания тут вовсе не при делах, и во всем виноваты сотрудники AGFA; другие же были готовы спустить всех собак на Кимблера, как на бывшего сотрудника завода в Оппау. Но точной информацией никто, к сожалению, или к счастью, не обладал.
— Не Зольф это, — уверенно пробасила Берта, закуривая очередную сигарету и наливая себе кофе.
Она в последнее время повадилась за глаза называть начальника просто по имени.
— Да что вы, Берта, помилуйте — он такой педантичный! Кому вообще в голову могло прийти его в таком обвинять? — Йоханна вставила тонкую сигарету в длинный изящный мундштук и последовала примеру Берты. — Ева, сигарету?
Ева отрицательно помотала головой. Курить не хотелось. Всё, на что она надеялась, так это на то, что Кимблера выставят с работы, как
нагадившего котёнка. Как он некогда — Гретхен. Её малышку Гретхен, которая с тех пор, как стала работать у Берга, даже перестала общаться с ней, с Евой.
— Ну как хочешь, — поджала тонкие губы Йоханна. — И что тебе всё не так?
— Как там Гретхен-то? — повернувшись всем пышным телом к Еве, спросила Берта. — Поди зарабатывает побольше нас теперь?
Ева нахмурилась, заметив, как спрятала глаза Йоханна. С бывшей секретаршей директора явно стоило поговорить: может, она прольёт немного света на странное поведение её подруги? Казалось бы, что может быть лучше: и жалование больше, и нет этого злобствующего зануды…
— Не знаю, — помрачнела Ева, — она что-то совсем пропала. Вижу её только изредка в коридорах. Может, работы много?
Она поймала долгий нечитаемый взгляд Йоханны. Похоже, стоило поговорить с бывшей секретаршей херра Берга наедине. Быть может, это могло бы помочь Еве ответить на часть вопросов хотя бы самой себе.
(1)Мару — буддийский дьявол