— Назначьте ему встречу. Здесь. Скажем, через три дня, в ночь на пятницу. А уж о том, чтобы полиция сочла, что он вам угрожает, я позабочусь.
— А если он откажется? — Рубер теребил в руках промокший насквозь от пота платок.
Он не представлял себе, что такой, как Кимблер вот так просто заявится на встречу посреди ночи, если ему сообщить про «важный разговор».
— Соврите что-нибудь. Всё, что угодно, — ваша задача привести его сюда.
Весь мокрый, словно мышь, Рубер вывалился из исповедальни, судорожно потирая проплешину на темени. Ему срочно было необходимо в туалет.
***
— Эй, фасолина, чего нос повесил? — Энви был нарочито весел, как, впрочем и обычно. — Ну что вы сидите и киснете, а?
Ноа еще не вернулась, а братья Элрики сидели в столовой и сосредоточенно молчали. По мнению гомункула, это означало одно из двух: либо что-то произошло, либо на соседней улице сдохла кошка, и Альфонс уже успел возвести это недоразумение в ранг мировых проблем.
— Отстань, — буркнул Эд. — Мы не киснем, мы думаем.
— И о чём же? — Энви закатил глаза — неужто нельзя нормально рассказать?
— О Кимбли, — подал голос Альфонс.
— Ты поаккуратнее, тут этого тоже не приветствуют, — глумливо протянул гомункул, оскалившись в подобии улыбки.
— Заткнись, а? — посоветовал Эд, поднимая глаза. — Никому нет дела до твоих идиотских шуточек, у нас тут важные проблемы.
— Опять мир спасаете? — Энви плюхнулся в кресло, вытягивая ноги вперёд. — От кого на этот раз?
Ал, тяжело вздохнув, принялся рассказывать о ночной встрече, фотокарточках, оказавшихся почему-то у Кимбли, и всём том, что тот ему поведал. Разумеется, о том, в обмен на какую информацию Багровый алхимик стал столь словоохотлив, тоже пришлось рассказать. Младший Элрик так увлёкся повествованием, что не заметил, как вернулась Ноа. И теперь она стояла, застыв на пороге, словно изваяние, с широко раскрытыми бездонными глазами, прикрыв рот изящной рукой.
— Ты рассказал ему, как открыть Врата? — всплеснула руками Ноа.
Она помнила картины, порождённые сознанием того человека: выжженная земля, реки крови, смерть… Мысль о том, что он вернётся в тот мир и примется за старое — а он обязательно примется, таких способна изменить разве что сама смерть — претила цыганке. Как Эд и Ал начали относиться к этому миру, так и для Ноа Аместрис стал чем-то большим, чем просто набор картин из чужих воспоминаний.
— Рассказал! — с вызовом проговорил Ал. — Но и он поведал мне нечто очень важное.
— Люди — лживые твари, — самодовольно резюмировал Энви, дослушав рассказ Элрика-младшего. — И не такие уж и талантливые, раз этот недоалхимик оказался ещё и недоучёным.
Ал вздохнул — суть Энви осталась прежней. Всепоглощающая зависть, квинтэссенция его существа, принимала порой уродливейшие формы, от которых страдал в первую очередь сам же гомункул. А ввиду того, что страдать в одиночестве он не хотел, то разрушения порой приобретали воистину грандиозные масштабы.
— Все разные, Энви, — покачал головой Эдвард. — Прими это, и жить станет легче.
Не то, чтобы Эда привлекала перспектива быть нянькой для гомункула, но он отчего-то чувствовал свою ответственность ещё и за это лохматое чудо. Энви был словно ребёнок, вынужденный рано повзрослеть, но так и не справившийся с собственной болезненной завистью. Тот, кто так и не научился быть кем-то, личностью — без оглядки на остальных, и теперь любой ценой стремился спрятать собственную ничтожную суть, растоптать людей, чтобы их сияющее совершенство не резало до слёз глаза.
— Нам нужно подумать, что мы будем делать дальше, — между бровей Альфонса пролегла вертикальная складка.
— Надо рассказать про бомбу Ледяному, — уверенно сказал Эд.
Ал нахмурился ещё сильней — он не был в этом уверен, как и не был уверен в Анне.
— Нет, — подала голос Ноа. — Я знаю, вам нет дела до моего мнения, но им нельзя говорить. Эта женщина мне не нравится.
Энви сощурился — он достаточно нагрел уши в обоих мирах, чтобы прекрасно понимать, что Анна у них в руках с потрохами. Сообщи они кому нужно, что лупоглазая красотка — советская разведчица, не сносить ей блондинистой головы. Поэтому вопрос утечки информации не стоял. Но вот в том, что Ледяному алхимику вовсе не обязательно знать о том, что об оружии сообщил Кимбли, гомункул был уверен на все сто.
— Я бы тоже не рассказывал, — голос Ала был тих и твёрд. — Мне нравится Исаак, но я бы понаблюдал. Мне кажется, он во многом слишком предвзят.
Эдвард был не согласен с братом — его аместрийские приключения научили его доверять союзникам, а Ледяной алхимик, несомненно, был таковым. И утаивание столь важной информации на сей раз казалось Стальному недопустимым.
— У нас голосование или что? — Энви приподнял бровь. — Нам руки поднимать или бумажки в шляпу бросать?
Что до гомункула — он был убеждён, что Исааку не стоит рассказывать ничего. Однако, он уже понимал, что если Стальной придерживается иного мнения — пусть против него будет хоть сотня голосов, он всё равно сделает всё по-своему.
— Обсуждение, — нахохлился Эдвард. — Судя по… м-м-м… всему, рассказать всё же стоит.
***
Человеческое преобразование не поддавалось обсчёту согласно законам физики, и это ставило Зольфа в тупик. Было неясно, как дать понять Истине, что за открытие Врат он намерен заплатить щедрую цену, но не собой? Конечно, в этой ситуации гомункул — идеальная жертва, идеальный объект преобразования — само Совершенство… Но, скорее всего, только гомункула будет мало. И отчего-то при мысли о преобразовании единственного существа подобной природы, которое точно было в этом мире и к которому Кимбли имел доступ, у него появлялось жгучее желание пуститься на поиски либо другого гомункула, либо иного способа открытия Врат.
Отложив книги по здешней физике и философии, Зольф влез под одеяло — сказывался недосып. Кровать и правда была неуютно велика для одного, и сейчас это ощущалось особенно сильно. За время пребывания здесь он привык к теплу тела Ласт, к возможности удовлетворить потребности не только в еде и крыше над головой, но и в физической близости, и сейчас ему этого отчаянно не хватало. Однако, когда дверь скрипнула, и Леонор изящной тенью проскользнула к нему в комнату, а затем и в постель, он не проронил ни слова.
Ласт льнула к нему, пробираясь тонкими пальцами под ткань пижамы, спускаясь ниже, но когда, наконец, добралась узкой ладонью до горячей головки напряжённого члена, Зольф убрал её руку.
— Не надо.
Она никак не могла взять в толк, что с ним происходит — он всегда был не прочь ответить на самую безрассудную провокацию, а здесь… Кимбли однозначно хотел её, но отчего-то отстранялся, словно отгораживаясь невидимой стеной.
— Зольф, что происходит? — она приподнялась на локте, заглядывая в его полуприкрытые глаза.
— Я тут подумал о репутации нашей будущей семьи, — глаза он так и держал полуприкрытыми, голос звучал глухо. — Меня, конечно, не смущают слухи вокруг твоей персоны, но я не хотел бы, чтобы на нас — и на меня — показывали пальцем.
— Что ты имеешь в виду? — переспросила Ласт. Она никак не могла понять, к чему клонит её сообщник.
Кимбли поджал губы. Он предвидел этот разговор и никак не мог взять в толк, что говорить, как и зачем.
— За то время, пока мы официально помолвлены, ты была с другими мужчинами? — вопрос вышел неловким.
Гомункул не была знатоком человеческих душ, но этот аспект ей был хорошо известен — как Похоть она прекрасно знала о такой темной эмоции, как ревность. И неоднократно этим пользовалась в собственных интересах. Однако сейчас, с некоторым удивлением отметив этот факт в Зольфе, Ласт поняла, что совершенно не хочет провоцировать его на подобное.