Через несколько минут я поняла, что заблудилась, потому что в княжеском доме вправду было много всяческих переходов и коридорчиков. Шум дождя, настойчиво лившего за окном, заглушал звуки дома, поэтому я не сразу услышала раздающийся откуда-то горький плач. Я пошла на звук и за одним из поворотов уперлась в низенькую дверь. Рыдания раздавались как раз из-за нее. Я толкнула дверь и, пригнувшись, заглянула в небольшую, тускло освещенную единственным фонарем комнатку. Окон здесь не было, а вдоль стен от пола до потолка громоздились полки, уставленные всякой снедью. Остро пахло специями и копченым мясом. Вопрос о том, могу ли я помочь, застыл на губах, потому что перед горько плачущей женщиной, сидевшей на низенькой скамейке, устроился на корточках Миролюб. Он что-то негромко говорил, поглаживая ее по плечу.
Я сделала шаг назад, половица под ногой скрипнула. Миролюб оглянулся, женщина же даже не шевельнулась, продолжая говорить: «Кому он мог помешать? Ну кому? Да никому не мог! Он же солнышко сущее!».
При виде меня Миролюб встал, а женщина, почувствовав его движение, отняла руки от заплаканного лица и посмотрела на меня снизу вверх.
— Простите, — пробормотала я, пятясь в коридорчик.
Женщина вскочила со скамьи, ее рот некрасиво скривился, но Миролюб тут же сжал ее плечо и усадил обратно.
— Не смей! — коротко бросил он.
И та закрыла рот, так ничего и не сказав, однако во взгляде прищуренных глаз полыхнула такая ненависть, что я попятилась еще дальше и захлопнула дверь, вздрогнув всем телом от звука.
Я понимала, что подсмотрела нечто, не предназначавшееся для моих глаз. Вероятно, мне все же лучше запереться в комнате и не выходить до самого отъезда.
Я почти бегом бросилась по узкому коридору и вдруг оказалась в комнате, где мы ужинали после приезда сюда. Значит, рядом был выход на улицу. Я прошла через комнату с печью и действительно оказалась в просторных сенях. Толкнув дверь на улицу, я вышла на крыльцо и, поежившись от холода, обхватила себя за плечи.
Земля во дворе превратилась в месиво, словно ночью здесь гарцевал отряд всадников. Впрочем, оживление во дворе наблюдалось и сейчас. Лошадей здесь, конечно, не было, но вот воинов — предостаточно. Они теснились под навесом справа от ворот и переговаривались между собой. Надвинутые по самые глаза капюшоны не позволяли опознать в одноликой массе хоть кого-то. Моего плеча что-то коснулось, и я подскочила, резко обернувшись. Миролюб придерживал тяжелый плащ, пытаясь накинуть его на меня.
— Перехвати, — коротко сказал он.
Я послушно подхватила плащ и накинула его на плечи. Плащ был сухим, тяжелым и пах Миролюбом: кожей и металлом.
— Это Улада, — без предисловий начал Миролюб, качнув головой на движение кого-то из воинов. Тот послушно замер на полпути к крыльцу и, оглянувшись на товарищей, вернулся в группу. — Ее сын пропал.
— Как? — я повернулась к Миролюбу, вглядываясь в его лицо.
Он выглядел так, будто не ложился сегодня. Я только тут заметила, что у него мокрые волосы, а плащ на плечах точно так же потяжелел от воды, как и у воинов под навесом. Я коснулась завязки на шее, которую успела затянуть, и прямо спросила:
— Ты отдал мне плащ, в который должен был переодеться сам?
Миролюб несколько секунд смотрел на меня изучающе, а потом покачал головой:
— Неважно это. Ты сейчас пойдешь в дом, а я возьму сухой плащ и пойду с воинами.
— Искать?
Он кивнул. А я вновь подумала, какой же он невероятный. Как же он заботится обо всех своих людях! Ну кто ему этот ребенок?
Миролюб вдруг резко обернулся, и за его плечом я увидела ту самую Уладу — мать пропавшего мальчика.
— В дом иди! — коротко приказал Миролюб, и женщина, бросив на меня быстрый взгляд, послушно вернулась в сени.
Уходя, она задержала ладонь на дверном косяке, и я застыла, озаренная узнаванием. Я уже видела этот браслет на девушке из своего сна. Княжич улыбался ей, и ей это нравилось. Этот мальчик… сын Миролюба? Тогда понятно, почему она смотрит на меня с ненавистью. Ведь я — та, кто займет законное место рядом с княжичем и чьи дети навсегда заберут у ее сына право считаться наследником.