Но каждый, проведший на этом свете пятнадцать первых, не худших своих лет, уже учен, что взгляд – это одно, руки – другое, а мозги задействуются только задним числом. Виктор сразу водрузил свои зажимистые клешни мне на плечи, и я разъярилась. Он не стал настаивать на объятиях. То ли пригрозил, то ли попросил шепотом:
– У нас довольно времени.
И принялся ухаживать за дамами. Вы наблюдали мужчину, полноценно ухаживающего за тремя дамами одновременно? Думаете, суетлив и порывист? Нет, размерен. Полагаете, говорлив, с подвижным взглядом? Отнюдь. Он сдержан и играет в гляделки до победного. Я старалась облегчить Виктору задачу и делать вид, что я не дама, а диванная подушка. Но он начинал изящно на меня облокачиваться. Тогда я притворилась королевой, и он принялся вести себя как король: супруге полупоклон, остальным шиш. Нора с Веркой возроптали, и я из женской солидарности перестала суетиться в воображаемых крайностях.
– Как поживает Славик? Почему не пришел? – спросила я.
– Ты чем с хромоногим ментом занимаешься? – ахнула Верка.
– Мы собрались это у тебя выяснить, – добавила Нора.
– Чем я с хромоногим ментом…
– Прости, где Славик, конечно, – поправилась Нора.
– Чем ни занимайся, а менты только спрашивают, – охладила я их следовательский пыл.
– И что спрашивают? – подал голос Виктор,
– Как гудели у тебя на дне рождения, – не стала лукавить я.
– И как же?
Напрасно я устроила выволочку Измайлову. Его обязанность – найти убийцу. И он собирал информацию. А эти господа занимались тем же, не имея на то прав. Измайлов обосновывал, почему я должна с ним говорить. Ребята не трудились, спрашивали наперебой. Ну и ну. Кроме того, подчеркивать чьи-то постоянные или временные физические недостатки дурно. «Хромоногий мент»…
– Так как же гудели? – приставал Виктор.
– Мы – люди случайно и едва знакомые. Доза у каждого своя. Работали по индивидуальным программам.
– Ты ему сообщила, что у нас с тобой программы совпали?
– Тебе померещилось, не выдавай желаемое за действительное.
– Значит, не сообщила.
– Ребята, где Славик? – отвернулась я от Виктора.
– Пропал Славик, – не выдержала простодушная Верка.
– Посадили?
– Поль, ты в своем уме? Если бы посадили, мы бы передачи собирали.
– А за что его сажать? – вдруг взбеленилась Нора.
– А почему он смылся? – отказалась миндальничать Верка.
– Я тебя в окно видела в час дня в субботу, – припечатала Нора Верку.
– Меня?
– Кончай юлить, – приказал Виктор. – Не запутывай коротких ниток. Не хватало, чтобы вы перегрызлись. Тебе будет больно, малышка, – обратился он ко мне.
– С какой стати?
– Я возвращалась совращать твоего Витю, – покаялась Верка.
– Дело житейское. А почему моего?
– А то чьего же? – выпятил хилую грудь Виктор.
– И как успехи, Верочка? – постаралась я выровнять тон.
– Ноль, – всхлипнула Верка.
– Не реви, какие твои годы, – насмешливо встряла Нора.
Не зря я трое суток «проваландалась», как любит говорить Верка, с милиционером. «Кто из вас всех врет?» – прикидывала я. И тут четко осознала, что прежде всего вру сама.
– Люди, хватит, – тихо призвала я.
– Да Поля своя баба, – поручилась Верка.
– Полина, Вера пришла развлечь меня, чем я очень тронут. В итоге мы постановили заменить секс вином. И она от меня совершила свое восхождение к трупу.
– От нее вином не пахло, – нерасчетливо брякнула я.
– Я признателен тебе за ревность. Но это все проделки «Дирола» с ксилитом и карбамидом.
– Ваши дела. Одно интересно: ты, Витя, мне доверяешься или полковнику Измайлову?
– Я пошла спать, – крикнула Нора. – У вас тут свои разборки.
– А я в уборную, – заглушила ее Верка.
Они обе упорхнули. И Верка не вернулась. Мы с Виктором сидели визави.
– Зачем тебе безногий мужик? – проникновенно полюбопытствовал Виктор.
– А зачем мне мужик с ногами? Чтобы бегал по Веркам и Норам?
– Полина, издавна мужчины предлагали руку и сердце. Я предлагаю тебе всего себя последний раз. Не говори сейчас пошлостей вроде, какой раз будет после последнего. И не признавайся мне в нелюбви. У меня есть бутылка настоящего французского коньяка. Если ты согласна, приходи в гости. Я не стану тебя спаивать и насиловать. Я просто буду знать, что пригубил коньяк с любимой женщиной.
В подобных случаях мужчин нельзя заводить оскорблениями. Можно лишь терпеливо и постепенно их выпроваживать.
– Витя…
– Я буду ждать.
– Витя, я не пойду к тебе ночью.
– Тогда завтра.
– Завтра в десять завалится слесарь. У меня авария.
– Если ты решишься, я пригоню сюда сотню высококвалифицированных слесарей.
– Витя…
– Оставь за мужчиной последнее слово. Тогда я, возможно, засну.
– …
– Вот за это я тебя люблю, Поля.
Я закрыла за ним дверь и сказала:
– Вот за это я тебя ненавижу.
Во вторник я проспала до половины десятого. Нужна мне реклама всяческой ерунды. Они, владельцы и заказчики, все умные. Пусть сами себе и пишут. А то как выгибаться, так горазды, а как слово в текст вставить, так пас. Вчерашний визит ребят мнился бредом. Машина, правда, краснела за нас на видном месте, но в доме было столько дареных игрушек. Я едва успела умыться и одеться, как забарабанили в дверь. Слесарь.
– А, граф Калиостро от водопровода. Дерзайте.
Была бы честь предложена. Он подступил к крану, как заказывали, дерзновенно. А я принялась шарить везде в поисках сигарет. Напрасно. И тогда я установила, что слесарь послан мне в качестве наказания за грехи. Вчера я не могла из-за него вовремя попасть к Измайлову. Сегодня – в табачный киоск. Черт бы его побрал. Поэтому, когда в половине одиннадцатого он сообщил, что не захватил нужных прокладок, я взорвалась:
– Опять? Вы намерены еще на сутки оставить меня без горячей воды?
– Ага, – испытал он жертву на прочность.
– Я пожалуюсь вашему начальству.
Сама знаю, каким пустым звоном звучат и для господ слесарей, и для их начальства наши жалобы, но удержаться от угроз не смогла, сотрясла воздух.
– Сейчас я сгоняю за прокладкой, ждите, – вдруг смилостивился слесарь.
Видимо, у него возникли какие-то реминесценции со вчерашней бутылкою.
– День, два, три ждать? – вцепилась я в него.
– Сказал, сегодня сделаю.
– Идет.
И он испарился. Я, конечно, курю. Но никогда ни у кого не прошу сигарету. Мне стыдно признаваться в том, что я не могу перетерпеть без табака любое время. Даже от этого зависеть мне неприятно. Поэтому я не воспользовалась отсутствием слесаря, чтобы сбегать, например, к Верке. Я воодушевила себя: «Работай, негр, работай, солнце еще высоко». И с отвращением тронула клавиши своего многострадального компьютера.
– Предприятие предлагает качественную сантехнику, трубы и запорную арматуру по самым низким в регионе ценам…
Все одно к одному. И зачем я окрысилась на менеджера этого самого предприятия, заявив, что рекламировать унитазы в стихах безвкусно? Святое для заложников слесарей дело делают люди. Сейчас я их воспою! Сейчас я им такую рекламку сооружу! Я не успела расстараться. Вернулся эксперт по сантехнике. Живьем. Он мне не только Измайлова кормить, не только курить, он еще и работать мне не дает. Сколько времени прошло? Минут десять, пятнадцать? А разило от него… Да не водярой. Он прошмыгнул к рабочему месту. Я осталась ждать. Прошло еще минут тридцать, которые без сигарет показались тридцатью часами. Забавно, но, когда у меня есть сигареты, я обхожусь без них подолгу. Слесарь возник на пороге ванной и изготовился к торжественному рапорту. Тогда-то и раздался жутчайший женский вопль. Я рванула к входной двери, слесарь за мной.
На лестничной площадке билась в конвульсиях Верка.
– Не могу больше, – выжала она. – Что они все, сговорились дохнуть?