— А Мележ? "Люди на болоте"...
— А что Мележ? Мележ в своем романе четко отразил линию партии тридцатых годов! Потом, не забывай, что все это было сделано Шолоховым в "Поднятой целине"! Мележ повторил это на белорусской почве! У него нет расхождений с линией партии!
— А у Быкова есть?
— Я скажу тебе прямо: Быков — желчный писатель! Гениальный, но желчный! Я не пророк, но он с любой властью не сработался бы!
— Зачем ему власть, он — художник!
— Вы все в этом вопросе заблуждаетесь! Художник не живет в абстрактном обществе! Он выражает идеи того общества, которое его окружает! Поэтому мой тебе совет — не связывайся больше с Быковым! Снимай комедии! Народ их любит! Тебя все на руках носить будут: и народ, и власть. Учись у Макаенка! Он делал все, что нужно было власти! И все "первые" его любили! Или Иван...
— Какой Иван? — не понял я.
— Шамякин! Это тебе не Быков! Его "вверху" никто не читал! Но депутат, Председатель Верховного Совета БССР... Всю жизнь писал вагонное чтиво... Думаешь, "они" этого не понимали? Все понимали! И понимают! Но он всегда отражал линию партии!
— Вы к чему меня призываете, Иван Иванович?
— Ставь комедии... Власть любит комедии! Все вроде про них и не про них! Про дядю Васю! Вот и ставь про дядю Васю! А ты с Быковым якшаешься!
Я на всю жизнь запомнил этот телефонный разговор с заведующим отделом культуры ЦК КПБ Иваном Ивановичем Антоновичем. Всякий раз, начиная новый фильм, я вспоминал этот разговор. И всякий раз меня охватывал ужас.
— Теперь тебе будут открыты все дороги! — сказал в конце разговора Антонович. — Ты объездишь весь мир! Такого еще в истории белорусского кино не было, чтобы сам Генеральный принял фильм и дал такую высокую оценку! Я тебя поздравляю и желаю успеха в будущем!
Я тогда еще не знал, что точно такая же ситуация сложится у меня со следующим фильмом — "Наш бронепоезд". Иван Иванович будет на повышении в Москве, будет работать проректором Академии общественных наук при ЦК КПСС и после просмотра фильма в Академии позвонит мне в Минск, скажет много хороших слов, но главным будет разговор о том, что я не стал "проституткой", не "скурвился", что остался на своих позициях и верен социальной теме. Больше он не предлагал мне снимать комедии. Я видел в нем уже другого человека. Менялась ситуация в стране — и вместе с ней менялся Иван Иванович. Я положил трубку, и мне стало жалко его. В общем-то, талантливый человек, высокообразованный, знает много языков, написал много умных книг по философии, занимал высокие посты в партии, мог прожить совсем другую жизнь и быть полезным не только стране, но и людям, но, единожды солгав, он стал на другую тропинку, с которой уже трудно было сворачивать...
Иван Иванович оказался прав! Для меня действительно открылись все двери. Не прошло двух месяцев, как коллегия Госкино СССР утвердила мою кандидатуру членом жюри Всесоюзного кинофестиваля в Баку. Я запустился с новым фильмом по сценарию Евгения Григорьева, который был запрещен более двадцати лет! Многие режиссеры пытались снять по нему фильм, но всем Госкино СССР отказало. А мне разрешили! И в Баку, во время кинофестиваля, на одном из банкетов ко мне подошел Александр Иванович Камшалов.
— На тебя вся надежда! Теперь уже не ты — я отвечать буду!
— Почему? — спросил я.
— За все семьдесят лет в советском кино ни слова не сказано о советских концлагерях! Понимаешь? — многозначительно спросил он.
— Понимаю.
— Это открытие темы! До тебя никто в советском кино не говорил об этом! Представляешь, какие письма пойдут в ЦК?! Сколько было лагерей и сколько еще охранников живы?
— Григорьев об этом написал двадцать лет назад...
— Написал в стол,— перебил меня Камшалов.— А ты скажешь на всю страну! Есть разница?
— На то оно и кино...
— Поэтому прошу тебя — не подведи!
— Постараюсь!
Я всегда так говорил и говорю сейчас: "не сделаю", а "постараюсь"! И в этом не вру ни себе, ни другим.
— Не так просто было утвердить эту тему в планах ЦК!
— Почему — в ЦК?
Камшалов посмотрел на меня как на школьника.
— Все темы утверждаются в ЦК! Многое меняется, но принцип остается прежний. Как при Сталине! Он утверждал сценарий, режиссера, принимал готовый фильм и давал оценку. Хороший фильм получая Сталинскую премию, а плохих фильмов при нем не было.
— Как — не было?
- Не было! В год снимали четыре-пять фильмов. И все были любимы народом. И артисты были любимы народом! А теперь мы выпускаем сто пятьдесят и покупаем за границей сто пятьдесят... Рухнули кумиры... Назови мне артистку, которую народ любит больше, чем любил Орлову! Посмотри на них, вот они, вокруг тебя...