— Мы это и делаем, — возразил Лукашевич.
— Мы отвлекаемся!
Поднялся Василий Грязнов, глядя прямо на Джабадари, сказал:
— Иван Спиридонович, ты что ж считаешь, что мастеровой народ будет ждать, пока вы все крестьянство на Руси распропагандируете? Нет, Иван Спиридонович, не будет. Мы считаем, что должно быть в нашем уставе записано насчет организации бунтов на Руси!
— Позвольте мне сказать, Иван Спиридонович!
Джабадари кивнул Петру Алексееву, и тот начал говорить, спокойно, сдерживая свой голос:
— Василий Грязнов поднял важный вопрос… Я говорить не буду о том, какую именно власть организовать после того, как мы царя свергнем. О форме власти спорить не стану. Мастеровой люд интересуется, что нам делать сейчас, как жить, как работать, как бороться за справедливость. Коночное дело, пропаганда словом, что и толковать об этом, дело большое и важное. Но я должен сказать, что наш мастеровой люд одной пропагандой не удовлетворен. Пропаганда пропагандой, но мастеровые желают видеть переход к делу. И не только видеть желают, а желают сами участвовать в этом.
— Что вы называете делом? — спросила Ольга Любатович.
— Делом мы называем… дело. Ну, если хотите, то, о чем говорил здесь Грязнов. Дело — значит поднятие бунта.
— Но когда поднимаешь бунт, надо же знать, во имя чего его поднимать! — Евгения Субботина, недоумевая, смотрела на Алексеева.
— Нет, это ясно, во имя чего, — тихо проговорила Бардина. — Но надо знать, когда его поднимать удобно и… выгодно!
— И это еще не все, — продолжал Алексеев. — Не все. Мы настаиваем, чтоб в наш устав было вставлено о поднятии бунта. Это раз. А еще мы желаем сказать, что все как есть богатство казначейства создано руками крестьян и мастеровых. А потому считаем, что в нашу программу надо бы вставить и пункт насчет конфискации материальных средств государства. Предлагаю это не я один, а другие мастеровые тоже, скажем, хоть те, кто здесь сидит, — вот Николай Васильев, Иван Баринов, Филат Егоров, Василий Грязнов.
— А что? Возражений не может быть. Нет? — Джабадари заулыбался. — Я думаю, это как раз мы можем принять. Петр Алексеевич прав.
Но предложение Алексеева вызвало возражения со стороны некоторых фричей — его испугались и Лидия Фигнер, и Евгения Субботина. Смутило оно и Бардину, запротестовал против него, как преждевременного, Иван Жуков.
Ясно стало, что по крайней мере в первый день съезда организации никакой единой программы не выработать. Никогда еще разногласия между членами ее не обнажались так явно.
Не проронивший доныне ни слова Михаил Чикоидзе меланхолически проговорил, что, по-видимому, единого устава им не принять. Но Иван Спиридонович не был смущен. Он, казалось, готов был к таким разногласиям, предложил избрать небольшую комиссию, по одному представителю от каждого «направления». Пусть комиссия посидит над уставом, пусть учтет все предложения, мнения, все «направления мысли».
— Друзья! Нас всех объединяет отношение к самодержавию, вера в социализм, традиционная наша преданность русскому крестьянству, его общине. Вот на этом основании комиссия и должна будет составить устав.
Согласились выбрать комиссию. Поначалу трех человек, показалось мало — выбрали пять. И Джабадари, и Алексеев вошли в состав комиссии.
Евгения Субботина предложила комиссии собраться у нее.
Объявили перерыв до завтрашнего вечера. Былотри часа пополудни. Снег за окнами блестел, подсвеченный солнцем.
Перерыв до завтра у всех, кроме членов комиссии. Через три часа всем пятерым встретиться в комнате Евгении Субботиной в рудпевских номерах на Тверской.
Когда все собрались, хозяйка предупредила:
— Здесь хоть и безопасно, но лучше говорить тихо и спокойно.
Джабадари напомнил, что программу следует составлять так, чтобы оставить в ней то, с чем все согласны. На чем мы сойтись не можем, то отметем пока.
Сидели до полуночи; программа и устав были готовы. Субботина сказала, что к утру перепишет их начисто.
Еще через сутки учредители Всероссийской социально-революционной организации собрались вечером в Сыромятниках на заключительное заседание съезда.
Поднялся Джабадари — он прочтет сейчас текст устава, выработанный комиссией.
— Мы отбросили все, что вызывает разногласия в нашей общине. Конечно, в нашем уставе вы почувствуете и некоторое влияние теорий Бакунина, и, с другой стороны, влияние теорий Лаврова. Мы старались примирить того и другого в нашем уставе. Мы с вами не являемся ни последователями Бакунина, ни последователями Лаврова, друзья. Но это не значит, что мы не должны или не можем прислушиваться и к Бакунину, и к Лаврову. Приступаю к чтению устава нашей организации.