Одежду пришлось сменить. Вместо куртки носил теперь драный зипун. Пиджак подарил кому-то, нахлобучил на голову войлочную деревенскую шапку. Бороду кое-как обрезал ножницами, как будто брился бог знает когда, а может, и вовсе от роду не брался за бритву. Питаться в кабаки не ходил, в лавку тоже сам не заглядывал. Рабочие приносили ему то кружку кипятку с хлебом и огурцом, а то и щей миску, печеной картошки с солью. Есть хотелось всегда, ел несытно, но от голода не страдал. Заставлял себя о еде не думать.
Жандармам не приходило в голову искать Петра Алексеева по ночам в фабричных цехах. Тем более днем у станков. Не станет же преступник работать на фабрике, зная, что его ищут жандармы.
Подойдет Петр к своему человеку, что на станке работает, займет его место, руки тканьем озабочены. Только шепнет стоящему рядом:
— Иван, засунь руку за подкладку зипуна моего. Что вытащишь — спрячь. Смотри, чтоб никто не заметил.
— Что с ими делать, скажи.
— Сейчас ничего. Спрячь хорошенько. Тихо сиди. Как время пройдет, может, я скажу, меня не будет — другой скажет, — вытащи то брошюры, дай людям читать. Говори с ними, беседуй знаешь про что?
— Знаю.
— И главное, говори, что не на кого им надеяться, как только на самих себя. Понятно? Надо, мол, всем друг дружки держаться, вместе мы сила большая. И побольше читать, грамоте обучаться, кто не знает ее. В деревню кто едет — говори, ежели он грамотный, должен учить крестьян. Объяснять им, какой есть выход для них, чтоб землю иметь. Что помещичьи земли — их земли. Понял?
— Как по понять.
— И что крестьяне должны готовиться. К чему готовиться? Да к тому, чтобы всем подняться, себя постоять. Когда? Ну, сейчас не скажу тебе. Когда силы в себе почувствуют, объединяться всем вместе. Тогда, я думаю, клич будет дап. Однако всем готовиться надо.
— Ладно. Все понял. Давай я на свое место стану. Ты иди.
Один только раз едва не попался полиции. Пришел ночевать на фабрику Моисеева (фабрика помещалась в Замоскворечье, в Большом Толмачевском переулке возле Ордынки). На фабрике у Петра немало старых друзей, еще больше друзей недавних. Семей Кудрейкии пообещал надежно устроить его на ночь в закутке для хранения мелкого инструмента.
В цех Петр вошел беспрепятственно, работающие у станков не обратили внимания на него: голову поднять некогда в часы работы, отвлечешься на две минуты — станок вдруг забарахлит, испортит тканье, поди потом отвечай за испорченное.
Семен поставил Петра за своим станком, тот стал за Семена работать, наклонился над станком, будто неотрывно следит за тканьем; издали не разобрать, то ли Кудрейкин трудится, то ли другой кто. Все на одно лицо: на всех драное да нечистое, бороды у всех нечесаны, все лохматы.
Семен выскользнул незаметно из цеха, вышел на зады фабричного двора, за забором рос мелкий кустарник, за кустарником начинался яблоневый сад купца Моисеева, владельца фабрики. Купеческий дом стоял в глубине подметенного двора, огражденного высоким деревянным забором. Семен быстро нашел знакомую доску, прибитую так неловко, что потяни за шляпку гвоздя — сам вынется из гнезда, — должно быть, поработали над доской чьи-то руки. Проверил, не обнаружена ли лазейка, не забита ли новыми гвоздями доска. Убедился, что все по-прежнему, отодвинул доску, перелез в сад и завалился в кустах.
В кои-то веки выпадет такая радость мастеровому — отдохнуть средь рабочего дня и не тревожиться о работе: на Алексеева можно надеяться. Алексеев не выдаст — поработает за Семена и заодно за себя.
Полежал с полчаса, едва не уснул, опьяненный весенним запахом, от земли идущим. Собачий лай вмиг согнал с него дрему; он глянул сквозь кустарник на купеческий двор и увидел офицера и двух рослых жандармов. Офицер вошел в дом, жандармы остались стоять у крыльца. Что б это значило? Уж не собираются ли поставить в известность владельца фабрики, что намерены обыск на фабрике делать?
Ползком добрался Семен до заветной доски в заборе, отодвинул ее и через полминуты был уже на задах фабричного двора. Надо продул родить Петра. В цехе все трудились, не поднимая голов, не разговаривая друг с другом. Только и слышалось жужжание ткацких станков.
Шепнул Петру на ухо:
— Уходи. Спрячься в саду Моисеева. Жандармы. — И занял рабочее место, сменив Петра Алексеева.
Петр пошел тем же путем, что Семен Кудрейкин, тайный лаз в заборе ему хорошо известен. Доску нашел, отодвинул, лёг за кустарником, прислушался — тихо. И с фабрики никаких подозрительных звуков, и с купеческого двора. Здесь ли еще жандармы? Сколько ни лежал недвижно, как ни всматривался в купеческий дом, никого не увидел. Если и были жандармы, но иначе как прошли вместе с купцом на фабрику. И тех двоих, что остались ждать офицера у купеческого крыльца, тоже не видно.