— Здравствуйте, господа. Я вас жду с нетерпением. Не могла уйти, не повидавшись с вами. Как видите, собираюсь, укладываюсь. Надо переезжать отсюда. За мной следят. Дом на подозрении. Синегуб и его жена вчера арестованы.
— Сергей Силыч? — воскликнул Алексеев. — Да не может быть!
— Рогачев сейчас пошел за извозчиком. Перевезти меня. Но с вами будут заниматься. Вы Ивановских знаете?
— Не знаем.
— Они вас найдут. Скоро. Не беспокойтесь.
И торопливо стала укладывать вещи в чемодан, в корзину.
Алексеев не знал, что и подумать. Перовская — генеральская дочка, а боится полиции, бежит от нее. Он стоял, сжимая шапку в руках; уж не потешаются ли над ними, мастеровыми, эти образованные молодые господа? Позабавились уроками — и баста, удирают с Невской заставы неведомо куда, только бы от рабочего люда подале.
Исподлобья взглянул на Перовскую. Да нет, не похоже, чтоб такая уроками забавлялась, обманывала.
Вошел, не снимая фуражки, Дмитрий Рогачев.
Быстро спросил:
— Софья, готова? Извозчик ждет.
Помог застегнуть чемодан, взял в одну руку корзинку, чемодан — в другую.
— Прощайте, друзья, — сказала Перовская, подавая каждому руку.
— Ты им сказала про Ивановских? — спросил Рогачев.
— Да, но они Ивановских не знают.
— Вас найдут, — обратился Рогачев к мастеровым. — Найдут, и будете заниматься. — Софья, скорее. Медлить нельзя.
— Друзья, — обернулась в дверях Софья Перовская, — вы погодите две-три минуты. Не выходите вместе со мной.
— Дела! — меланхолически произнес Александров, когда они остались одни.
Все трое постояли в комнате, казавшейся теперь нежилой, помолчали, выждали минут пять и так же молча гуськом вышли на улицу.
Где-то неподалеку еще слышался торопливый цокот копыт по мостовой.
— Что это за Ивановские, о которых она сказала? — недоуменно спрашивал Алексеев.
— Может, для того только и сказала, чтоб нас успокоить, — махнул рукой Александров.
— Нет, не может быть. — Смирнов верил Софье Перовской.
Глава вторая
Дня три Алексеев места себе по вечерам не находил от сознания, что уроков больше не будет.
Пришли в общежитие фабрики. Александров стащил верхнюю куртку, снял шапку и прямо в сапогах повалился на нары. Смирнов скрылся куда-то.
Алексеев тоскливо посмотрел вокруг: кто у ночника чинил худую обувь, кто огрызком карандаша водил по листку бумаги — сочинял письмо в деревню семье, кто спал уже.
Ко сну Алексеева не тянуло. Сидеть в спертом воздухе общежития, слушать доносившуюся из угла матерщину хотелось еще меньше.
Вышел во двор, сел на сырое, омытое дождями бревно. Небо над двором общежития было темное, в тучах, такое низкое, что подними руки — в тучи упрутся. Сидеть неприятно: сырость пронизывала все тело.
«Что ж это, что ж это? — думалось ему. — Что за жизнь, спрашивается? В общежитии свинство, грязь, вонь, духота. И темень такая, что только до собственных нар добраться. А у станка простоишь часов пятнадцать — общежитие тебе раем покажется. Что делать? Кому жаловаться идти? Ведь люди мы, живые люди… О господи, что ж это делается!»
Нет, сырость не дает посидеть на бревне. Он тяжело поднялся и вошел в общежитие. Смирнова все еще не было. Где это он? Загулял с горя, что ли?
Около ночника на столе место было свободно. Алексеев сел, вытащил из кармана взятую у Перовской книжку — «Положение рабочего класса» Лассаля. Собирался вернуть ее учительнице. Да не вернул — растерялся при виде ее торопливых сборов.
Ничего, книжка не пропадет. Пойдет по рукам. Есть кому дать. Но уж раз она у него осталась, прочтет еще разок.
Зачитался и не видел, как вошел в общежитие Иван Смирнов, огляделся, приметил у стола Алексеева, подошел, тронул его за плечо:
— Петр…
— Ты что это, Ваня, никак загулял?
— Как же, гулял! — снимая шапку и кладя ее на стол, произнес Смирнов. Он опустился на скамью рядом с другом, провел рукой по лицу сверху вниз. — Гулял! Что нам еще делать-то? Гуляем, брат, так гуляем, что от наших гулянок чертям тошно в аду… Ну да ладно. Вот что, Петруха. Ты трактир «Якорь» знаешь?
— Знаю, а что?
— Сегодня у нас понедельник. Так? В четверг в семь часов вечера приходи в этот самый «Якорь». Первый зал ты пройди, иди прямехонько во второй. Понятно? Смотри не опаздывай. В семь часов вечера ровно.
— Постой, постой. Зачем это я в трактир «Якорь» пойду? Я в «Якоре» сроду не был, да и денег у меня сейчас нет, чтоб по трактирам шататься. Ты что, Иван? И впрямь загулял?
— Не будь дурнем. Говорю, приходи — значит, приходи. Денег нет — не беда. Чай и хлеб выставят.