Воейков два раза прочел телеграмму и, не найдя в ней никаких указаний на то, что ему надлежит предпринимать сейчас что-либо, вздохнул с облегчением.
— Домой!
Следующие дни принесли вести из Харькова, Киева и Одессы. Везде были задержаны пропагандисты-революционеры, проживавшие по фальшивым паспортам. Тульское жандармское управление задержало некоего Злобина; он распространял запрещенные брошюры и книги на Тульском оружейном заводе.
В Киеве арестовали Александру Хоржевскую, одну из фричей, в социально-революционной организации известную как Феклуша-хохлачка.
Осенью 1875 года для III отделения его императорского величества канцелярии стало очевидным, что жандармские управления городов Москвы, Иваново-Вознесенска, Тулы, Киева, Харькова и Одессы общими усилиями раскрыли существование всероссийской организации революционеров-пропагандистов с центром в Москве, с единой администрацией, с отделениями в крупных промышленных городах и весьма солидной единой кассой. Организация владела во многих городах законспирированными квартирами, находилась в постоянной связи с зарубежными революционными центрами, имела свой шифр, с помощью которого шла переписка, и не только распространяла, но и сама печатала запрещенные в государстве Российском книги.
Дело об одиннадцати первоначально арестованных пропагандистах давно перестали именовать московским.
Московское дело переросло во всероссийское.
Только два человека из членов-учредителей Всероссийской социально-революционной организации — Иван Жуков и Василий Грязнов не были разысканы жандармами.
В тюрьмы брошены все, начиная с Петра Алексеева, все завербованные им пропагандисты из мастеровых, все кавказцы, все фричи.
Петр Алексеев, сидя в камере Пугачевской башни, томился от неизвестности. Иногда ему казалось, что о нем позабыли, запихнули в эту тесную камеру и оставили до конца дней. Но ведь не могут его держать в тюрьме всю жизнь без суда, без приговора. Он стал добиваться приема у прокурора, передавал через надзирателя заявления, протесты. Наконец его повезли на встречу с прокурором. Прокурор был незнакомый, какой-то старик, смотревший на него поверх стекол пенсне.
— Вы хотели видеть меня, Алексеев?
Трудно было сдержаться, ответил довольно грубо:
— Нет, я не хотел видеть именно вас, господин прокурор. Я хотел повидаться с кем-нибудь из начальства, чтобы задать один важный вопрос.
— Спрашивайте.
— Я хочу знать, долго ли меня собираются держать в тюрьме без суда, без приговора. Вы знаете, сколько времени я нахожусь в тюрьме?
— Одиннадцать месяцев. — Прокурор посмотрел в какую-то лежавшую перед ним бумагу. — Одиннадцать месяцев и шестнадцать дней. Без двух недель год, Алексеев.
— Без суда, без приговора, — грозно повторил Алексеев.
— Будет и суд, полагаю, будет и приговор.
— Когда?
— Скоро. Точно сказать не могу.
Его увезли обратно в Бутырский замок. Прокурор сказал: скоро суд. Значит, дело все-таки двигается. Год потребовался, чтобы передать дело о нескольких арестованных в суд!
Нескольких арестованных! Алексеев знал только тех, кто был задержан вместе с ним в доме Корсак на Пантелеевской улице. До него не дошли вести о десятках арестованных позже, об арестах и обысках в Туле, Киеве, Иваново-Вознесенске, Харькове, Одессе и других городах необъятной Российской империи. Сколько было задержано в доме Корсак? Вместе с ним девять человек. Это он помнил хорошо.
Он понятия не имел, что к концу мая 1876 года следственного материала накопилось более трех тысяч листов в 19 томах, опрошено уже более двух сотен лиц.
Министр юстиции граф Пален доложил царю о проведенном следствии и получил от Александра II приказ подвергнуть рассмотрению особого присутствия сената дело о противоправительственной пропаганде и поручить обер-прокурору уголовного кассационного департамента сената составить по сему делу обвинительный акт.