— Трудненько в мои годы за вами поспеть, Сергей Иванович. Откроюсь, насилу догнал.
Муравьев лежал не шевелясь. Вошел в комнату фельдфебель Шутов.
— Караул расставлен? — обернулся к нему Гебель, пролаял. — Ты что же, подлец, спишь на ходу, не отвечаешь?!
Шутов смотрел на подполковника не мигая, в его уставной стойке «смирно» была тем не менее некая неуловимая раздражающая вольность.
— Так что не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие, все приготовлено.
— Что приготовлено? Ты как разговариваешь, скотина?! Вот я тебя сейчас научу порядку! — Гебель занес тяжелый кулак, примерился в рожу наглецу. Не ударил, сплоховал. Что-то его остановило, сам не понял — что. То ли немигающий взгляд фельдфебеля, то ли его каменная неподвижность. Схватил со столика пистолет Муравьева, дрожащими пальцами ссыпал с полки порох. Сергей Иванович рассмеялся.
— Как у вас все ловко выходит, Густав Иванович. Что значит призвание иметь к сыску.
— Где подпоручик Бестужев-Рюмин? Извольте отвечать!
— Откуда же мне знать. Кажется, он собирался в Киев… А вот не желаете ли чаю, Густав Иванович? У меня есть плитка преотличного, как раз к случаю.
Гебель, насквозь продрогший, но в великолепном настроении, от чая не отказался. Он сумел выведать от денщика Кузьмина, что Бестужев должен воротиться к утру. Подождать несколько часов и — хлоп! — клетка на запоре. Скоро, скоро поубавят вам амбиции, Сергей Иванович! В пятом часу утра сели вместе чаевничать… Матвея звали, он остался лежать, отвернувшись к стене.
Кузьмин получил записку Муравьева поздно вечером. Они все засиделись в бездействии, замаялись, и записка эта была как сигнал к атаке. Сергей Иванович жив-здоров и покамест на свободе. Это ли не радость. Немедленно надо скакать. Там уж видно будет, что дальше. Наверняка у него есть какой-нибудь план.
Они поскакали разными дорогами, чтобы вернее было, Кузьмин с Сухиновым, Щепилло с Соловьевым.
Около восьми утра Сухинов и Кузьмин первыми, чуть не загнав лошадей, прискакали в Трилесы. Они еще издали увидели, что дом Кузьмина окружен солдатами.
— Опоздали, Иван, — горестно сказал Кузьмин, — Муравьев под караулом.
— Посмотрим, — бросил Сухинов. В нем закипало давно уже, казалось, забытое предвкушение схватки, и он повеселел, — Гебель, я полагаю, не о двух головах.
Они вошли в комнату, где Густав Иванович приканчивал невесть какую кружку чая, был красен и утомлен. Муравьев полулежал на кровати, спустя ноги на пол. Густав Иванович, увидя офицеров, поперхнулся чаем, не успев толком откашляться, заорал на Кузьмина:
— Вы что это, поручик, дисциплину забыли?! Вы где изволите шляться столько времени? Рота без присмотра.
Кузьмин, точно оглохнув, прошел в другую комнату. Там лежал на кровати, отрешенный от суеты мира, Матвей Муравьев. Кузьмин ласково ему улыбнулся.
— Что делать, Матвей Иванович?
— Ничего. Подчиняться силе, — безразлично отвернулся к стене. Он понимал, что офицеры могут истолковать его поведение превратно — как трусость, но сейчас это мало его заботило. Он не хотел бессмысленного кровопролития.
Гебель, взбодренный невероятной наглостью Кузьмина, заревел на Сухинова:
— А вы, поручик, вероятно, ждете, чтобы я отправил вас в Александрийский полк под конвоем?! Что ж, я вам это устрою, не сомневайтесь.
— Не сомневаюсь, Густав Иванович. Вы человек слова.
В комнату вернулся Кузьмин, подошел к Муравьеву и задал ему тот же вопрос, что и брату.
— Освободите нас! — шепнул Сергей Иванович пересохшими губами. Кузьмин кивнул, обернулся к Гебелю, у которого от сильного гнева отвисла челюсть.
— Бог мой, Густав Иванович, вы ли это?! — радостно изумился Кузьмин. — У меня на квартире, какая честь!
— Он давно тут сидит, — подтвердил Сухинов. — Ты, Анастасий, какой-то негостеприимный.
У Густава Ивановича уже не только челюсть изменила свое положение, весь он ходил ходуном. Но почему-то с места не вставал и решительных мер не принимал. Сказал только, не сказал — филином проухал:
— Вы мне за это представление ответите, господа!
— Пойдем, Анастасий, — позвал Сухинов. — Мы подполковнику действуем на нервы.
Все то время, что он оставался в комнате, он только раз встретился взглядом с Муравьевым и прочитал в его глазах суровый укор. «Сейчас, сейчас, — молча утешил его Сухинов. — Немного потерпи, Сергей Иванович!»
Они стояли на крыльце, решая, что предпринять, когда в конце улицы показались два всадника.