Про уродцев речь уже шла несколькими главами ранее, так что останавливаться на них не будем. Самыми же дорогими и редкими рабами считались те, которые относились к категории «красивых»: настоящие музейные экспонаты, способные обворожить своей харизмой и своим ослепляющим великолепием даже самого искушенного коллекционера. Цены за такие раритеты стремились к небесам, поскольку на рынке они появлялись крайне редко, а спрос на них был наиболее высоким. Человеческой греховности нет и не будет предела: они будут купаться в ваннах, наполненных кровью красивых юношей и девушек, купленных на невольничьих рынках или попросту украденных из семей; они будут истязать себя плетьми и унижаться, будучи покоренными ангельской красотой этих рабов и рабынь. Имея деньги и власть, они с поразительной легкостью с ним расстанутся, лишь бы часок почувствовать себя свободными от вечно осуждающего и давящего на душу общества, построенного на черствой, как годовалый пряник, морали. Возможно, данная категория рабов наиболее подходит для легализации в виде обыкновенной элитной проституции, поскольку позволяет людям выплеснуть наружу все свои психические отклонения, развившиеся из-за постоянного общественного давления и неограниченного потока денег, золота, каменьев и алкоголя. Стоит сказать, однако, что предаваясь порочным утехам с «красивыми» рабами, богачи, их купившие, не отдыхают и не излечивают себя, но только потакают своим преступным желаниям и лишь усугубляют течение заболевания, самостоятельно превращая его в нечто еще более страшное и неконтролируемое. Впрочем, находились единицы среди всей оравы обезумевших от денег и похоти толстосумов, приобретавшие «красивых» рабов не для богомерзкого блуда, а для умных бесед и споров, если раб попадался образованный. Ах да, куда же без бродячих цирков – завсегдатаев вообще любых черных рынков, а не только невольничьих. Ведь за деятельностью бродячих цирков особого контроля не осуществлялось ввиду особого статуса их работы, так что сотрудников они набирали где угодно: от уличных площадей и кабаре до помоек, церквей и рынков рабов. Разумеется, рабы, относившиеся к категории «красивых», рассчитывали жить совершенно не так, как по обыкновению преподносится жизнь заурядных рабов – в цепях, в разорванной одежде, в лачуге или бараке с отвратительным питанием, способным довести до могилы раньше надсмотрщиков. Нет, конечно. «Красивые» рабы жили наравне со своими хозяевами – в роскоши, обласканные прислугой, окруженные чудесными садами, усадьбами и дворцами, имевшие спальни больше, чем квартиры многих депутатов Законодательного корпуса. Поэтому, именно к этой категории рабов Жёв в итоге и отнес Омара.
И ведь были все основания. Во-первых, его нетипично привлекательная внешность, которой было уделено и без того много внимания на страницах произведения. Во-вторых, его физические способности. Имея почти двухметровый рост и крепкое телосложение, Омар без труда мог свернуть в крендель кочергу, раздавить в кулаке спелое яблоко и поднять взрослого мужчину за шею на два десятка сантиметров над землей. Ну и третьей его «красивой» характеристикой являлась его прекрасная образованность. Омар владел несколькими языками, читал художественную и научную литературу, газеты и журналы, неплохо разбирался в живописи и архитектуре (сказалось прочтение «Жизнеописаний» Вазари), имел опыт общения и поведения на светских мероприятях. Жёв часто брал его с собой на рауты и офицерские посиделки, чтобы похвастаться перед знакомыми. На таких мероприятиях Омар запоминал новые слова и фразы, следил за жестами и манерами статусных французов. Если бы не смуглая кожа, слегка крючковатый нос, отличающийся по форме от французских крючковатых носов, и чересчур вычурное имя, то его без особого труда можно было принять за слегка подзагоревшего месье, прибывшего из Марселя. Поэтому, принимая во внимание все вышеперечисленные достоинства Омара и умолчав о недостатках, Жёв дал объявление о его продаже, надеясь на появление потенциальных покупателей в короткий срок. Всего у майора был ровно месяц на то, чтобы избавиться от Омара, в противном случае бен Али ждала неминуемая казнь, способ которой выбирал бы уже алжирский генерал-губернатор.