Они подошли к месту стоянки автомашин, и майор потрогал ручку дверцы старенького «фиата»: она была заперта.
Нначи облегченно вздохнул, и Петр не выдержал:
— Думаете, они похозяйничали и здесь?
Он подчеркнул слово «они», словно ему было известно нечто большее, чем то, что он сам видел на пляже.
Майор резко вскинул голову, губы его плотно сжались. Но он сейчас же улыбнулся:
— Во всяком случае, именно из-за них вы не получите медаль за спасение утопающего. Ни вы, ни я и, уж конечно, ни они — никто не скажет об этом властям.
В последней фразе было предупреждение — мягкое, но решительное, и Петр понимающе кивнул.
Нначи сел в свой «фиат» и тронул было машину с места.
— Бай-бай, — вслед ему поднял руку Петр.
— Бай, — улыбнулся Нначи и вдруг остановил «фиат», на мгновение задумался, открыл дверцу, подошел к Петру, решительно сунул руку в карман, вытащил оттуда и молча протянул ему маленький значок: золотой лев поднялся на задние лапы.
— Может быть, вам это очень скоро пригодится. Кто знает? Ведь вы, журналисты, порой оказываетесь в таких переделках, что…
Петр отвел руки Нначи.
— Спасибо. Я нырял не за золотом.
Лицо майора стало жестким. Он отвернулся и пошел к машине.
— Бай-бай, — сухо сказал он уже из кабины.
— Бай! — ответил ему Петр.
И в этот момент потрепанное желто-зеленое такси, минуту назад свернувшее с асфальта автомобильной дороги и пылившее по пляжу в их направлении, остановилось рядом с «фиатом» Нначи. Из машины поспешно вышел африканец в ладном светло-сером костюме с красным галстуком «бабочкой» и элегантной тростью.
— Извините, господин майор, я чуть не опоздал!
— Зато вам, дорогой Нагахан, не пришлось купаться, как нам с мистером Николаевым, — улыбнулся майор.
Нагахан метнул в Петра такой взгляд, что тому на мгновение стало не по себе.
— Что случилось?
В его голосе был испуг.
…И вот теперь, много недель спустя, этот значок все же оказался на груди Петра.
ГЛАВА II
А между тем еще вчера вечером, когда они въезжали в Каруну, Петр даже и не предполагал, что увидит когда-нибудь этот значок опять.
Вечерело. Они ехали по затихшей, спокойной саванне, и Жак, бывший здесь много раз, то и дело указывал куда-нибудь в сторону от дороги:
— Там, милях в двадцати, большая деревня. Я покупал там шкуры. Бывало, жители строили дорогу для грузовиков ровно на один раз. Только чтобы вывезти груз. И саванна опять проглатывала ее. А вот в стороне, милях в пятидесяти, — деревня, во главе которой стоит женщина…
Жак застенчиво улыбнулся.
— Когда-то я бывал там частенько. Там живет моя девушка. Королевской крови. Иногда она приезжала ко мне в Луис. А недавно написала — выходит замуж. Я послал ей денег.
Перед самой Каруной пришлось остановиться. Колонна зеленых армейских грузовиков сползла с асфальта на пыльную, сухую землю саванны. Солдаты соскакивали с машин, на ходу рассыпались в цепи. Они бежали в сторону одинокого здания с радиомачтой.
Жак пристально наблюдал за всем этим. Лицо его напряглось.
— Маневры? — спросил Петр. — Играют в войну.
Жак натянуто улыбнулся.
— Засада на местных девочек!
В Каруну они въехали уже в сумерках.
— В «Сентрале» номер стоит до девяти фунтов в сутки. Пусть там живут американцы, у них денег много, — серьезно заметил Жак. — Мне это не по карману. Да и вам, вероятно, тоже. Ничего, при отеле есть домик фирмы, где я работал. Если он пуст, попробую вас там устроить. А сам переночую в одном месте, у друзей.
Петр промолчал. В конце концов, в «Сентрале» есть номера и подешевле — он знал это хорошо, потому что останавливался в этом отеле пять лет назад.
Пять лет! Как летит время! Петру стало чуть грустно. Пять лет назад он приехал сюда восторженным, безумно влюбленным в Африку мальчишкой с душой, доверчиво распахнутой для всех и для всего. Он был тогда не один. У него были друзья — Роберт Рекорд, австралиец, его коллега по Луисскому университету, художница Элинор Карлисл, Стив Коладе, лидер левой профсоюзной молодежи. В Луисе его ждал профессор Нортон, его научный руководитель.