На выезде из города стояло около десятка вооруженных полицейских. Они были явно растеряны и не знали, что делать. Еще вчера вид пальмовой ветки действовал на них, как на быка красная тряпка. Сегодня же все изменилось.
Полицейские проводили «пежо» растерянными взглядами, но остановить не решились.
— Теперь несколько маленьких деревушек, и мы в Луисе, — весело сказал Жак и обернулся: — Ну как? Веселое путешествие?
— Быть в Африке — и без приключений? — Голос Войтовича был, как всегда, спокоен.
Вдруг машину подбросило, словно она перескочила через толстое полено. Петр ударился головой о потолок…
— Черт! — прорычал Жак.
— Змея! Змея! — крикнул Дарамола.
— Где? Где? — завертел шеей Войтович.
— Переползала дорогу, здоровенная! Анджей и Петр обернулся к заднему окну.
Там, позади, в пыли билась, извивалась, корчилась трехметровая змея толщиной в сильную мужскую руку. Машина переехала ее, она не могла уползти и судорожно била хвостом, мотала плоской головой, похожей на молот. Это была схватка между жизнью и смертью в дорожной пыли, на раскаленном солнцем асфальте.
— Следующая машина ее добьет, — сказал Анджей.
— Если будет сегодня следующая, — заметил Жак.
— Остановимся? — предложил Петр. — Сфотографировать…
— В следующий раз!
Жак сидел впереди, внимательно вглядываясь в набегающую дороге. Они приближались к Луису.
И никто из них не знал, что, последуй они предложению Петра, вернувшись к судорожно бьющейся в пыли змее, а потом углубившись по болотистой тропинке в душные заросли, увидели бы то, что увидели местные жители неделю спустя: у толстого дерева, прислонившись к нему спиной и вытянув ноги, сидел мертвый премьер-министр Гвиании. Он сидел, касаясь подбородком груди, бессильно уронив на колени руки. А неподалеку, над грудой свежих веток, присыпанных землей, тучей вились мухи — тело министра хозяйства уже разлагалось.
Но Дарамола продолжал гнать «пежо» до тех пор, пока Жак вдруг не рявкнул:
— Тормози! Зашипели шины.
Спереди, из кустов, прямо на машину бежало несколько полицейских с винтовками наперевес.
Жак достал пачку сигарет. Сам он не курил, но сигареты возил «на представительство»: нравы местной полиции он знал хорошо.
— В чем дело? — заорал он прямо в лицо запыхавшемуся сержанту. — Пункт проверки? Почему не поставили предупредительные знаки?
Сержант опешил. По его добродушному лицу ручьями тек пот.
— Мм… мм…
От бега он еще задыхался.
— «Мм…», «мм…» — передразнил его Жак и неожиданно протянул сигареты: — Курите!
Сержант неловкими пальцами вытащил из пачки сигарету.
— И вы…
Жак протянул пачку полицейским, столпившимся за широкой спиной сержанта.
— Да берите всю пачку, разделите… Полицейские дружелюбно заулыбались.
Жак вылез из машины, щелкнул зажигалкой. Все по очереди прикурили.
— Ну а теперь рассказывайте, что у вас здесь происходит, — уже совсем спокойно потребовал Жак и устало потянулся. — Опять беспорядки?
— Нет, теперь уже порядок! Сержант добродушно улыбался.
— У нас здесь порядок, а дальше…
— Что дальше?
— А дальше стреляют. А вы, собственно, куда едете? В Луис?
— В Луис.
Сержант смущенно почесал затылок.
— Не советую. Не проедете.
У него были инструкции никого не пропускать, но он колебался. Полицейские дипломатично молчали и курили. Такие сигареты, которые им подарил Жак, курить им приходилось нечасто — пачка стоила их дневной зарплаты.
И сержант махнул рукой на инструкции.
…На белом камне мелькнула цифра «восемь». Восемь миль до Луиса.
Они въехали в предместье Луиса — большую торговую деревню, известную тем, что она была обиталищем преступного мира столицы Гвиании. И в обычное-то время полицейские боялись показываться здесь без оружия поодиночке. Люди исчезали в предместье бесследно, лишь окружающие болота знали их судьбу.
На этот раз деревня была пуста. Лишь длинный хвост машин, стоящих одна за другой, тянулся по шоссе, служившему одновременно и главной деревенской улицей.
Шоферы мирно сидели группами в тени и закусывали. Мальчишки из ближайших домов уже зарабатывали свои пенсы — медяки с дыркой посредине, продавая шоферам ямсовые лепешки с огненной подливой из красного перца. Те, кто был побогаче, потягивали пиво. Победнее — довольствовались пальмовым вином.
Его продавала старуха, сидящая под навесом из пальмовых веток. К одной из опор навеса — шесту потолще — была приколочена дощечка: «Рест-хаус Амбассадор».
Весь «рест-хаус» состоял из навеса, дощечки, старухи и скамейки, на которой она сидела. Да еще двух десятков калебасов, стоящих в тени навеса.
Вино продавалось мисками.
Старуха запускала небольшую эмалированную миску в ведро, покрытое тряпками, болтала руками в вине, чтобы поднять осадок, и затем извлекала миску, полную мутной желтоватой жидкости.
Было жарко, и торговля шла бойко.
Дарамола, посланный Жаком вперед на разведку, вернулся с нерадостной вестью.
— Впереди идет бой! — заявил он торжественно.
— Какой бой? — накинулся на него Жак. — Ты сам видел? Кто с кем воюет?
— Бой идет! — настаивал Дарамола. — А сам я не видел. И никто не видел. Какой дурак под пули полезет?
— Трус, вот ты кто! — выговаривал ему француз. — И за что я тебя держу? — Он обернулся к своим спутникам и развел руками: — На день раз пять собираюсь уволить. — Жак улыбался, но так, чтобы Дарамола не видел его улыбки. Голос его оставался строгим и резким: — Бабник, врун, хвастун! Вы послушайте только его. Один раз мы были с ним в соседней стране, бывшей французской колонии. Так он уверяет своих приятелей, что был в Париже! А теперь выясняется, что он еще и трус!
Видимо, подобные тирады Жак произносил каждый день, и Дарамола не воспринимал серьезно ни одного слова. Войтович задумчиво вглядывался в пыльный переулок:
— А если попытаться объехать?
— Объехать?
Жак на секунду задумался. Потом вдруг спросил Дарамолу:
— Я что-то не помню… Там, где строят шоколадную фабрику, там ведь должны проложить дорогу… для грузовиков, а?
— Разве это дорога!
Дарамоле явно не хотелось покидать асфальт.
— Ладно, поехали!
Жак сам сел за руль. Рядом, что-то ворча себе под нос, уселся недовольный Дарамола.
Жак круто развернул машину и помчался назад, провожаемый удивленными взглядами отдыхающих шоферов. Даже старуха, продающая вино, подняла голову.
— Эй! Там дороги нет! — донеслось сзади.
Дарамола обиженно фыркнул. Но Жак не обращал на него внимания. Они проехали с полмили назад, затем Жак свернул прямо в кустарник, на просеку, по которой вились накатанные колеи тяжелых машин.
Стараясь, чтобы колеса не соскользнули с колеи и машина не села на брюхо, Жак упрямо ехал вперед.
Проехали маленький ручеек.
— Хорошо, что сейчас не сезон дождей, — пробормотал Жак, — а то как бы не угодить в болото.
Просека тянулась еще с полмили. Затем вдруг кусты кончились, и машина выскочила прямо на узкую и грязную деревенскую улочку. Из-под колес с кудахтаньем разбегались куры. Тощие дворняжки обрадовались развлечению и с лаем кинулись за машиной.
Деревушка была маленькой, прямо за ней начиналась строительная площадка: открытые котлованы, груды цементных блоков, сараи…
— Это место я знаю. Выберемся. Мы уже почти рядом с моим домом!
Через полчаса они сидели в прохладной комнате, где тихо урчал кондишен. Войтович блаженно морщил облезший красный носик и протирал грязным платком свое профессорское пенсне.
— Хорошо проехались! — кряхтел он, распрямляя затекшие ноги.
— Надо бы позвонить в посольство, — подумал вслух Петр. — Что живы-здоровы.
— Мыться будете?
Жак принес из спальни полотенца.
— Не мешало бы.
Петр посмотрел на телефон, стоящий прямо на полу.